78 / 162
78
Íåèçáåæíîñòü
с женой, и предложил сочетаться законным браком – и получил решительный отказ,
«потому что Лида ещё девочка, и никогда мы чужую семью не порушим». Тогда майор
попросил мать выйти на несколько минут, «чтобы проститься с Лидой», и она вышла
и через несколько минут (что происходило в эти минуты, не узнал никто) услышала
выстрел и бросилась в дом к дочери. В дверях она столкнулась с майором, и они
оттолкнули друг друга, потому что каждый спешил уже по своему немедленному
делу. И только убедившись в ужасе, что дочь мертва, выскочила она на улицу вслед
за убийцей, призывая схватить его, но он не бежал вовсе, а лежал в лебеде головой
на вытоптанной пешеходной дорожке. Тогда она стала бить туфлями по этой голове.
От каждого удара голова отскакивала, как боксёрская груша, и из полуоткрытого рта
на расстёгнутый ворот гимнастёрки с белым подворотничком брызгала и стекала
густая красная кровь.
Потом её оттащили...
Вспоминая этот случай, я всегда поражался жадности, ненасытности смерти,
которой мало нашего естественного неизбежного конца. И в разгар войны, комбай-
ном проходя по спелому жнивью, не могла она насытиться и рвала куски, где могла
только, лишая свои жертвы разума и доброты.
А естественный поток своей чередой в Лету неумолимо вливался, и брызнувшие
на забор красные капли оказались для дома чёрной меткой: через считанные дни
умер дед.
На этот раз смерть поразила меня не вспышкой необузданных и непонятных по
возрасту страстей, а полнейшей бытовой повседневностью. Общим была только пол-
ная неожиданность. Для меня, разумеется, потому что о больном сердце деда говорили
много – и приступы были, и «скорая», но ведь я-то не знал ещё не только о конечности
собственной жизни, – мне и жизнь близких бесконечной представлялась.
С первого сентября дед отводил меня в школу. Я был в третьем классе и во вто-
ром уже ходил в школу сам, но теперь наше школьное здание отвели под госпиталь.
Школы слили и нас перевели в другое здание, подальше, но, главное, в городе уже
случилась настоящая, не учебная воздушная тревога, и хотя это был всего один
самолёт, он пролетел безнаказанно, днём и сбросил бомбы, убив первых в нашем
городе людей. Дед отводил меня в школу и забирал после уроков, «чтобы ребёнок
не попал под бомбёжку».
Красивый старик с белыми густыми усами, дед сопровождал меня до угла квар-
тала, в котором находилась школа, и оставлял, щадя мальчишеское самолюбие,
провожая только взглядом, пока я не терялся в толпе спешащих к звонку детей. На
этом же месте встречал он меня после уроков. Каждый день. И в тот день проводил,
положил руку на плечо и, улыбнувшись, подтолкнул слегка:
– Лети. Если раньше отпустят, жди здесь, а то, не дай бог, разминёмся, мать от-
ругает.
Ждал его долго, а не дождавшись, обрадовался, – опека всё-таки тяготила, – и с
удовольствием отправился домой самостоятельно. Пришёл и узнал, что дед умер.
К началу войны деду, ВасилиюПоликарповичу Лапину, исполнилось шестьдесят
восемь лет. Он родился в тысяча восемьсот семьдесят третьем году в донском хуторе
Вербовом, где потом родились и выросли его дети. История их крестьянской семьи
восходила к событиям восемьсот двенадцатого года, когда казачьим полкам довелось
сыграть заметную роль в войне и быть отмеченными европейским вниманием. Не
обошло смельчаков и внимание правительства. Многие отличившиеся стали офице-
рами и дворянами и получили обширные, однако пустующие земли. Крепостных
людей из местного населения на Дону не было. Приходилось завозить со стороны.
Один из новых помещиков, возвращаясь на родину из дальних походов, остановил-
ся по пути в Рязани и, удачно играя в карты, выиграл у богатой старухи-дворянки
шестерых крепостных. Старуха оказалась женщиной сердобольной и вместе с про-