75 / 162
75
ÄÎÍ_íîâûé 13/1
или погубить – это-то как раз удаётся, – а чтобы понять без корысти и пристрастия,
понять просто, а не вмешаться, этого нам почти не дано. Раз уж природа никому,
кроме сыщиков, не нужный рисунок на коже пальцев ни разу не повторила, если
здоровое, способное спасти человека, но чужое сердце отторгает, то как же мысли,
в подлинно бездонном мозгу возникающие, могут быть другим мозгом без помех и
искажений полностью восприняты!
Да и не исследовал я эти глубины, а если откровенно, то интересовался ими мало.
Тогда, в детское моё время, родные просто любили меня, и мне, мальчишке, этого
было достаточно. Потом жизнь разбросала, а смерть подобрала по одному, и они
ушли почти все, унеся и то, о чём я не успел спросить, суетясь по молодости, и то,
чего они мне бы никогда и не сказали, потому что в жизни каждого есть такое, о чём
он никогда не говорит. Пути наши расходились, жизни прерывались, и каждый, пока
жил, сосредоточивался, понятно, на своей, но нити зримые и незримые связывали
нас. Незримо связывала кровь, что передавалась от дедов к внукам, зримо – поступки,
действия, вызывающие ожидаемые и неожиданные последствия.
Все мы были одной маленькой веточкой большого дерева, которое появилось
задолго до нас и обновляется из года в год, а мы уходим, недолговечные побеги, по-
крытые недолговечными листьями, и среди них я, недавно только осознавший, что
я всего лишь один из них, что, как и я, они зеленели, желтели и опадали, как и я,
чувствовали и надеялись, трепетали и страдали, пока я думал, что всё со мной проис-
ходит. Но, осознав, что и они на свет появились, чтобы собственную жизнь прожить,
я открыл и другое, горькое: как мало могу я о них теперь узнать: ведь упущенное
невосполнимо, и луч пульсара не перенесёт меня в прошлое. Я могу только немного
вспомнить, немного узнать, немного догадаться и немного домыслить.
Я не скажу, что именно в то утро, в понедельник, желание заглянуть в смутное
прошлое и слиться с ним возникло во мне, обретя решимость. Конечно же, оно зрело
давно и подспудно, иногда осознанно, иногда подсознательно, но упорно. Например,
вопреки здравому смыслу, я уже давно хотел увидеть наш старый дом, о котором
ничего не знаю.
Дом продали двадцать лет назад, а это для современного города – эпоха. Большое
везение требуется, чтобы не попасть под нож бульдозера. Впрочем, большинство в
таких домах живущих теперь это скорее невезением считают. Но почему я так вопрос
ставлю? Ведь я в том же городе живу и вполне мог быть осведомлён, сломали этот
дом или нет. А вот не знаю. И не только потому, что, живя в центре, с тем дальним
окраинным районом ни делами, ни знакомствами не связан. Много лет не бывал я
там сознательно, потому что продали дом вопреки моему желанию, хотя и справед-
ливо, по необходимости, – и я решил никогда больше не видеть этого ставшего вдруг
чужим дома. Не мог других людей в нём представить и не хотел. Так лет десять и
пробежало, потом мне не до воспоминаний стало, а когда снова лучики из прошлого
во мгле засветились, начал убеждать себя логикой: ну что я там смогу увидеть? Если
даже и не снесли дом вместе с улицей под бетонную застройку, разве мог он остаться
прежним хотя бы с виду? Покупатели-то сразу сказали, что дом их в прежнем виде
не устраивает и они будут перестраивать и перестраивать. Стало быть, если он и
сохранился чудом, то стал не только чужим, но и другим. И смотреть его никакого
смысла нет. Однако я выпил ещё рюмку, закусил наскоро и пошёл.
Эту третью я выпил с прямой целью – нервы успокоить и принять то, что предсто-
яло увидеть, с должным философским пониманием. И всё-таки чем ближе подвозил
меня трамвай к знакомым улицам, тем беспокойнее становилось, и я даже поймал себя
на мысли, что лучше бы улицы незнакомыми оказались, из кубиков, а не из двориков,
что не поддались переменам. Только трамвай новенький был, светился зеркальными
стёклами, ласкал глаз свежей окраской, а при мне тут больше колымаги разболтанные
ползали и местные лихачи с открытых подножек семечками поплёвывали.