77 / 162
77
ÄÎÍ_íîâûé 13/1
больше не пришлось. Сейчас улицу замостили грубым неровным камнем, а тогда, со-
рок лет назад – было это месяца через два-три после начала войны, – спускалась она
к реке полузаросшим бурьяном пустырём, посреди которого проложил путь довольно
глубокий ерик, канава, вымытая дождями, куда местные жители сливали грязную
воду после стирки и иногда мусор выбрасывали, так что если дождь задерживался,
ерик заметно благоухал странной смесью гнилья и дешёвого мыла. Нас, мальчишек,
ароматы эти, однако, не отпугивали, потому что вместе с мусором в ерик попадало
немало ценных с точки зрения нашего возраста и быта предметов. Вот и в тот почти
жаркий день ранней осени мы прочёсывали канаву после ночного дождя от истока
до устья и находились как раз напротив нашего дома, когда из соседней калитки
выбежал он, человек, минуты которого были сочтены, и он знал об этом.
Впрочем, сначала несколько слов о Лиде. Лида была местная красавица со всеми
вытекающими из этого положения последствиями. Из-за неё дрались, но она не вы-
казывала никому серьёзного предпочтения, была горда, своенравна, недоступна и
постоянно ждала от мужчин подвигов. Сейчас таких женщин уже не бывает, а она
была. Не знаю, совершил ли подвиги этот последний в её жизни мужчина. Возможно,
военному с двумя шпалами в петлице это просто полагалось по службе, однако с точки
зрения Лиды был он ей, конечно же, не пара, потому что для восемнадцатилетней
девушки, едва закончившей школу, мужчина сорока пяти лет представляется несом-
ненно стариком. А он влюбился. Влюбился в госпитале, куда попал после ранения в
первых боях, а Лида пришла добровольно помогать и ухаживать за ранеными. Ухажи-
вала и за майором, не предполагая, что этот пожилой да ещё едва вставший на ноги
человек может испытать к ней те же чувства, что и соседские парни или однокласс-
ники. Впрочем, не те, а гораздо более сильные. Этого уж она совсем не понимала
и повела себя ошибочно. Природная склонность «покорять», обязанность сиделки
быть заботливой и ласковой и естественное чувство к пострадавшему фронтовику
смешались в её поведении не лучшим образом и породили в майоре несбыточные
надежды. Так начал он появляться на нашей улице сначала с палкой, а потом и без
неё, но всегда со свёртком: носил излишки из своего воинского пайка, которые были
весьма кстати, потому что уже ввели карточки и на талоны с надписью «мясо» дава-
ли ржавую селёдку. Мать Лиды, женщина совсем не красивая, вырастившая дочку
без отца, визитами майора недальновидно гордилась и всем рассказывала, «как он
Лидочку уважает».
И вот этот человек скорым неровным шагом вышел из калитки и, оглянувшись
растерянно и непонятно по сторонам, быстро пошёл, почти побежал к нам, мальчиш-
кам. Мы смотрели как заворожённые, впившись глазами в руку, в которой он держал
револьвер, тот самый, известный нам по многочисленным фильмам револьвер систе-
мы «наган» с вращающимся барабаном.
– Ребята… мне нужна железка… или проволока…
И мы вместе наклонились над ериком, и кто-то первый заметил и вытащил из
обвалившейся глины кусок стальной негнущейся проволоки.
Он взял проволоку и что-то быстро сделал со своим револьвером, ловко, видимо,
хорошо зная, что нужно сделать, и отшвырнул проволоку. Потом шагнул к нашему
забору, отвернулся, как человек, собравшийся справить малую нужду, но руки не
опустил, а поднял на уровень груди, и тут же отставленный локоть дёрнулся, рука
упала, выронив револьвер, а сам майор медленно опустился на корточки и, не задер-
жавшись, повалился на спину.
Совершенно не помню выстрела, но на всю жизнь запомнил переходящий в визг
вопль матери Лиды:
– Убийца! Держите его, добрые люди!
Потом мы узнали, что майор пришёл к Лиде для последнего объяснения – были,
как выяснилось, и первые, – сказал в присутствии матери, что немедленно разведётся