82 / 162
82
Íåèçáåæíîñòü
гроб крышкой, и дед ушёл от меня навсегда. На лошадь крикнули: «Но! Но! Пошла!»
Она снова напряглась, колёса скользнули по мокрой глине, жёлтые комья вперемешку
с брызгами слетели с железных ободьев, и телега поползла по улице, сопровождаемая
немногими родными и соседями, тяжело ступавшими облепленными грязью сапогами
и галошами. Я смотрел им вслед, пока скромная и грустная процессия не достигла
мощёной улицы и не свернула на неё. На кладбище меня не взяли...
Кроме бабушки в последний путь деда провожали двое из живых тогда детей,
– всего до взрослого возраста дожили шестеро из восьми, и одна дочь умерла от
родов в двадцать первом году, – моя мать Татьяна и старший её брат Кирилл, подтол-
кнувший, между прочим, в своё время семью к переезду в город.
...Я вернулся в дом и с интересом стал наблюдать, как соседские женщины накрыва-
ют скатертью стол, где только что стоял гроб, а вскоре скромно предстояло поминать
покойного. Обряд этот, с которым я столкнулся тогда впервые, перед войной считался
многими отмирающим, пережитком прошлого. Тогда многое, впрочем, считалось
пережитком, а теперь процветает. Свадьбы, например... Но свадьбы понятнее, это
праздник, а вот поминки... Признаться, я пытался понять смысл этого многоступен-
чатого – третий день, девятый, сороковой – ритуала, но до конца не понял, с какой
стороны ни зайди, хоть обывательской – лишний предлог рюмку пропустить, хоть
с мистической, ныне наукой поддержанной, что, дескать, в сороковой день импульс
какой-то в мозгу замечен, а я одно ощущаю: наивное и не лишённое чванства са-
моутверждение, что-то вроде подсознательного праздника жизни, дескать, мы его
поминаем, а не он нас, и ещё поминать будем долго, короче, вариации всё той же
темы – мы-то не умрём...
Ну да ладно... Не буду развивать тему. Конечно, о смертях мне ещё не раз гово-
рить придётся, если сам не умру прежде, чем эти воспоминания закончу, но это не
цель моя и тем более не самоцель, а грустная необходимость подвести итог жизни
того или иного из упомянутых здесь людей. Ничего не поделаешь, итог этот объ-
ективный, согласно природе, и обойти его невозможно. Печальная необходимость.
Прощание с героем.
Конечно, раньше писатели веселее были, они романы свадьбами заканчивали в
основном, но это уже и Льву Толстому не нравилось, хотя и те по-своему правы были.
Ведь во времена вечного брака свадьба и была своего рода личной смертьюмолодожё-
нов. Отныне они не себе принадлежали, а многочисленному потомству и из героев в
обслуживающий персонал превращались. Что ж о них напишешь интересного? Сам
старик из Наташиных пелёнок не много выжал. Теперь времена иные. До последнего
часа самоутверждаемся. Вот и приходится до этого часа описывать и даже сам час.
Особенно когда час этот преждевременно и неожиданно наступал, что для первой
половины нашего века было вещью обычной. Так что не моя вина, если «со святыми
упокой» чаще прозвучит, чем «многая лета». Но эти слова, конечно же, аллегория;
время моего действия в основном безобрядное было, и не только церковные напут-
ствия, но и «это есть наш последний» не часто уходящий слышал.
Так и деда неверующего и беспартийного опустили в сырую в полном смысле
этого слова землю, пожелав, чтобы была ему тяжёлая глинистая земля пухом, и ра-
зошлись под дождём быстро, не от чёрствого сердца, сожалели о деде искренне, а
потому что великое бедствие уже переступило порог и люди кто умом, а кто душой
или инстинктом понимали, что многих час отмерен...
Провожать высокопарно и высокомерно неуместно. Сами уже на чемоданах си-
дели. Может быть, единственно чёрствым был я. То есть деда я любил и его любовь
ощущал всегда, хотя и был он человек уклада патриархального и на ласки и нежно-
сти сдержан. В свободную минуту – а таких у него, как человека в полном смысле
слова от рождения трудящегося, за всю жизнь и дня не проведшего в безделье, было
очень немного – он предпочитал что-нибудь читать, газету или книгу, а не возиться