115 / 162
115
ÄÎÍ_íîâûé 13/1
тинным чудом в этот день оказался не ещё один трубопровод и не огромный, чуть ли
не на полгектара распростёртый вот этот шатёр, а крестьяне, имеющие возможность
жить так, как им хочется, и мудро оберегающие право на свою родную жизнь.
Белорусский президент и тогдашний глава «Газпрома» Рэм Вяхирев в шатре про-
изнесли тосты, а я, досадуя, что не согласился на авантюрное предложение Бабурина,
угрюмо слушал.
А что, мог бы теперь спокойно подойти к Лукашенко, сказать: «Я тот самый До-
рошенко, о котором вам Сергей Николаевич говорил. И мне просто захотелось от
всей души пожать вам руку!» И всё. И ничего необычного в этом нет...
А Лукашенко уже стал пробираться к выходу. И многие даже без помощи Бабу-
рина вставали, руку ему пожимали...
Часть журналистов бросилась вслед за белорусским президентом, чтобы задать
свои последние вопросы. Когда я тоже покинул шатёр, они всё ещё его атаковали. А
ко мне вдруг подошёл широкоплечий и широколицый мужчина в наглухо застёгнутой
на молнию куртке, спросил:
— Вы Дорошенко?
— Да... — сознался я почему-то не совсем уверенно.
— Идите за мной.
О том, что Бабурин всё-таки посамовольничал, я догадался только тогда, когда
Лукашенко, уже от журналистов отгороженный охранниками, вдруг обернулся в мою
сторону и пожал мне руку так же запросто, как это умели лишь мои волгоградские
токари.
Из всего, о чём мы очень уж кратко и на ходу перемолвились, я ничего не запом-
нил.
А потом, оглохнув от стремительно вращающегося круга лопастей взлетающего
президентского вертолёта, я цепенел от страха, что вертолёт рухнет на землю.
Ах, как же неуклюже взлетают эти тяжеленные вертолёты!
Я за своюжизнь успел привыкнуть, что они не взмывают стремительно и в единый
миг, как самолёты, а от отсутствия начального равновесия рисково покачиваются и
как бы даже всем своим корпусом вздрагивают. Но каждое такое же обыкновенное
покачивание и вздрагивание лукашенковского вертолёта раскалёнными иглами по-
чему-то впивалось в меня.
Может быть, я даже по своему обретённому на флоте звериному свойству под
президентским вертолётом по-собачьи скулил. А едва вертолёт уверенно устремился
вперёд, я от верноподданнического восторга стал ещё и покашливать. Но — не зря
бодливой корове Бог рогов не дает!
Последний раз я вполне замечательно рыдал в далёком детстве, чтобы перебороть
какое-то очередное родительское вето. А тут я лишь покашливал и постанывал, хотя
понимал, что вот так диковато я от восторга плачу.
А верноподданническое чувство, никогда до той поры мной по-настоящему не
испытанное, оказалось к тому же столь замечательным, что я бы от восторга и умер,
если б остатками своего сознания не отдавал себе отчёта в том, что Белоруссия всё-
таки страна не моя...
...Верноподданнический восторг начинает меня душить до сих пор, когда из ва-
гонного окна я сначала угрюмо гляжу на наши смоленские поля, давно не бритые и
не стриженные, наглухо заросшие бурьянами и подлеском, а затем, воспрянув, гляжу
и на аккуратно возделанные, словно бы отличницами начертанные, белорусские
нивы (ну могут же бывшие советские крестьяне землицу свою принарядить, если
их продовольственную заботу воспринимать так, как это делается во Франции или
Германии, а не в России и не на просторах Африки!); или когда брожу я по Минску
— тихому да мирному, чисто умытому, а главное — для жизни не опасному; или