13 / 186
13
ДОН_новый 15/3-4
судьба, написать стихи в честь Николая II, он ответил отказом. А на встрече с
императрицей Александрой Фёдоровной, прочитав посвящение «Приветствует
мой стих младых царевен» и стихи о России, на вопрос, почему так грустны
ваши прекрасные стихи, ответил: «Такова вся Россия, сударыня».
Между тем петербургская среда, несомненно, оставила свой след в есенин-
ской поэзии. Сам он позже напишет: «Белый дал мне много в смысле формы,
а Блок и Клюев научили меня лиричности». Начиная с конца 1914 года грани-
цы его художественного мира раздвигаются: в него врывается бурный поток
«неопределенно-личных», «туманных» образов типа: кого-то, кто-то, кому-то
(«Кого-то нет и тонкогубый ветер / Поёт о ком-то сгинувшем в ночи»), образ
России наполняется «нездешними» мотивами («Холодной скорби не измерить./
Ты на туманном берегу»). Все эти туманы, сны, видения теснят прежний лириче-
ский стих, придавая ему особое струение. С выходом первого сборника в 1916г.
«Радуница» он становится знаменитостью.
В этом же году поэт был призван в армию—служить в санитарном батальоне.
Шла Первая мировая война. Но, не участвуя в боевых действиях, будучи «вне
политики», он чутко уловил настроение народной среды. Его тревожат предчув-
ствия надвигающейся социальной катастрофы. В конце 1916 года он напишет
пророческие строки: «Только знаю: будет/ Страшный вопль и крик,/ Отрекутся
люди/ Славить новый лик./ Скрежетом булата/Вздыбят пасть земли/ и со щёк
заката/Спрыгнут скулы-дни».
Февральскую революцию и Октябрьский переворот С. Есенин принял со-
чувственно, но скорее стихийно, чем сознательно. (Позже он заметит: «Был на
стороне Октября, но с крестьянским уклоном»). Это мощное историческое дви-
жение понималось им, как некое отвлечённое разрушающее начало, скопившееся
в недрах народных масс, изобразить которое возможно лишь в уподоблениях
бушующим силам природы, одухотворённой библейскими легендами и антро-
пологически преобразованной. Под огромным давлением событий бунтарские
силы воспрянули в поэте. Он пишет целый ряд поэм, отражающих наступление
небывалой Мистерии духа, охватившей безграничный космос пространства
(«Да здравствует революция на земле и на небесах!»). Их названия апеллируют
исключительно к библейскому словарю: «Отчарь», «Октоих», «Преображение»,
«Небесная голубица», «Инония», но интерпретация служит выражению земных,
насущных, чаяний, надежд и стремлений. Поэт ждёт от революции наступления
долгожданного мужицкого рая («Новый на кобыле/ Едет к миру Спас./ Наша
вера — в силе,/ Наша правда — в нас»). Отсюда вся образная система, сфор-
мулированная в «Ключах Марии», как изначальная незапятнанность народного
представления, должна, по Есенину, возродиться в обновлённой жизненной
формации («Тучи — как озёра. /Месяц — рыжий гусь./ Пляшет перед взором/
Вздыбленная Русь!»). Поэт уже видит, подобно чарующему видению, картину
этого светлого мужичьего парадиза («Под Маврикийским дубом /Сидит мой
старый дед/ И сыплет его шуба/ Горохом частых звёзд»). И сам он, подхвачен-
ный стихийным потоком истории, словно удивившись случившемуся, объявляет
себя представителем той силы, которая взбудоражила этот «устоявшийся» мир:
«Небо — как колокол./ Месяц —язык. — Мать моя родина/ Я — большевик!».
Но очень скоро эта, всё разрушающая, стихия погасит торжествующую патетику.
Он увидит такой её кровавый разгул, от которого содрогнётся.
В августе 1920 г. в письме Е. Лифшиц С.Есенин пишет: «Мне очень грустно
сейчас, что история переживает тяжёлую эпоху умерщвления личности, как живо-