18 / 186
18
Людмила Малюкова «Я сердцем никогда не лгу»
конечно, не мог. Для С. Есенина Ленин так и остался «вроде сфинкса предо
мной», — непонятным до конца и не признанным («Конечно, мне и Ленин не
икона»). Более того стихотворение «Ленин» (как часть задуманной, но так и не
осуществлённой поэмы «Гуляй поле») завершается словами о соратниках вождя
после его смерти: «Ещё суровей и угрюмей/ Они творят его дела», где весьма
жёсткие эпитеты «суровый и угрюмый» не вызывают ни теплоты, ни светлого
эффекта. Примечательно, что в стихотворении первоначально были строки о
«невинном и добродушном народе», «непослушном всякой власти», знающем
и понимающем, что «город-плут, куда весь хлеб его везут,/Расправой всякому
грозя, /Ему не давши не гвоздя». В конечном варианте поэт их исключил: слиш-
ком жёсткими представлялись оценки.
Известно, что энергия даётся «под идею», ради которой совершается всё по-
вседневное. Но эта идея — «целенаправленного движения страны» — казалась
поэту всё более зыбкой и непонятной. Вглядываясь в «очарованную даль», он
видел лишь неясные и причудливые очертания. Отчего душа рвалась и стена-
ла («С того и мучаюсь, что не пойму,/ Куда несёт нас рок событий»). Вектор
стремления и реальности всё более расходился, удаляясь от единого синтеза.
Рядом с желаемым: «Я полон дум об индустриальной мощи», «Но и всё же хочу
я стальною/ Видеть бедную нищую Русь» появлялось покаянно исповедальное:
«Я очутился в узком промежутке», «В своей стране я словно иностранец», «Со-
глядатай праздный, я ль не странен/ Дорогим мне пашням и лесам».
Состояние поэта испытывает резкие колебания в пределах одного времени.
С пометкой 4 января 1925 года он публикуют два стихотворения: их антиномия
крайне полярна. В «Метели» утверждается: «Не знаю, болен я или не болен, / Но
только мысли бродят невпопад… Себя усопшего в гробу я вижу», в лирическом
откровении «Весна» интонация меняется: «Припадок кончен. Грусть в опале…».
Возникает чувство раздвоенности сознания: «Нет, никогда с собой я не полажу./
Себе, любимому, чужой я человек». Тревожный вопрос: «Ужель нет выхода в
моём пути заветном» порождает неоднозначную серию вариативных ответов:
«Забыть ненужную тоску,/ И не дружить вовек с богемой», «Пора приняться мне
за дело,/ Чтоб озорливая душа уже по зрелому запела»… В письмах последнего
года жизни С. Есенин словно «примиряется» в грядущее, строит светлые планы
на будущее (решает издавать альманах «Поляне», подписывает договора, вклю-
чая «Собрание стихотворений», покупает квартиру сёстрам, надеется съездить
за границу, — будто забыв о своём недавнем неприятии её). 13 июня он решает
заключить брак с Т. Толстой — внучкой великого писателя (юридически брак
был оформлен 18 сентября). Но уже в июле пишет Н. Вержбицкому: «Видно мне
не остепениться. Семейная жизнь не клеится, хочу бежать,.. слишком здесь всё
заполнено «великим старцем».
Чтобы убить в себе тревогу и предчувствие надвигающейся трагедии, поэт
всё настойчивее тянется к перемене мест: дорожный вихрь захватывает его (в
течение 1925 года он побывал шесть раз в Константинове, три раза на Кавказе,
семь раз в Ленинграде). И, как никогда, много пишет. Вопреки утверждению
А. Мариенгофа: после возвращения из-за рубежа «весь смысл его жизни был:
плевать на жизнь», содержание стихов скорее опровергает это. В них немало
стремления прорвать тяжесть замкнутого круга, преодолеть бездну хмельного
угара. Потому так сильно их поэтическое напряжение, интонированное рито-
рическими вопросами, восклицаниями, различного рода междометиями типа: