8 / 186
8
Людмила Малюкова «Я сердцем никогда не лгу»
жестокой безвестности (Н. Клюев, С.Клычков, П. Орешин, Б.Корнилов). Не оста-
лись и места их погребения. А на могиле С.Есенина на Ваганьковском кладбище
со дня его гибели и до наших дней неистощимый людской поток. В нём, конечно,
немало стихийного, побуждаемого скорее не столько знанием удивительной
поэзии и истинной любви к ней, сколько открытым ажиотажем вокруг личности
поэта. Мне приходилось наблюдать, как из толпы, вдруг кто-то «шаткий», «под
есенинского» героя», вырывался читать стихи, запинаясь на второй строке или
беспощадно перевирая их. Грань между Есениным, большим русским поэтом,
и «есенинщиной» не стёрлась и в наш век колоссальной глобализации. Но вот
что удивительно: Есенин был воспринят самыми различными социальными
слоями, людьми неоднозначного культурного уровня. Его с интересом читали
правители (Бухарин, Дзержинский, Калинин, Киров, Луначарский, Троцкий),
многие представители творческой интеллигенции были покорены им, народ чтил
и боготворил, а «деклассированные элементы» считали его «своим в доску». И
невольно возникает вопрос: не была ли одной из причин этой «зачарованности»
ёмкая афористичность его философских обобщений, бьющих по самому обо-
стрённому нерву? Вот только некоторые из них: «Жизнь — обман с чарующей
тоскою», «Жизнь нужно легче, жить нужно проще/ Всё принимая, что есть на
свете», «Коль гореть, так уж гореть сгорая», «Пейте, пойте в юности/ Бейте в
жизнь без промаха», «Все успокоились, все там будем,/ Как в этой жизни радей,
не радей», «Как мало пройдено дорог, /Как много сделано ошибок», «Вот также
отцветём и мы, / И отшумим, как гости сада», «Если тронуть страсти в человеке,/
То, конечно, правды не найдёшь»… Но ведь подобными афоризмами уже рас-
полагала отечественная литература. Ностальгические строки М. Лермонтова:«И
жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,/ Такая пустая и глупая
шутка», безысходно трагическое откровение С. Надсона: «Жизнь—это серафим
и пьяная вакханка./ Жизнь — это океан и тесная тюрьма», элегические открове-
ния умудрённого жизненным опытом И.С. Тургенева, к которым неоднократно
обращался и С. Есенин: «Нужно спокойно принимать её (жизни) немногие дары,
а когда подкосятся ноги, сесть близ дороги и глядеть на проходящих без зависти
и досады: и они далеко не уйдут». Однако очаровал и заворожил русскую душу
с какой-то тайной грустью и печалью «песенный» стих С. Есенина. По всей
вероятности, тайная сила его, прежде всего, в том народном мироощущении,
которое с непостижимой силой покоряло и спрягало в себе «всё живое с осо-
бой метой»в единый нерасторжимый поток движения, в котором переплелись и
органический человеческий «фактор», идущий к своему необратимому концу,
и вечный круговорот природной стихии с её очарованием грусти увядания и
возрождения, и тот катастрофический эпохальный разлом, который уничтожал
исконно традиционное и перекраивал личность. В условиях социальных потря-
сений, в экстремальные моменты истории идея конечности человеческой жизни
принимала особенно острые формы. Русский характер, о котором И. Бунин
писал: «Сам народ говорит о себе: из нас, что из древа: то дубина, то икона, в
зависимости, кто её обрабатывает: Емелька Пугачёв или Сергей Радонежский»,
трансформировал себя в крайних проявлениях. Вся поэзия С. Есенина — это
непрерывный порыв от умиротворенности, смирения к бунтарству и мятежу,и
возвращения к покою — трагически безнадёжному.
Но где и как всё это зарождалось в непритязательном мире крестьянского
парня из Рязанской губернии, получившего воспитание в семье религиозного