174 / 224
174
«Óæàñîì ðàçúÿâøèõñÿ âðåì¸í...»
им верите? Стадо баранов, подкупный низкий русский чёрный народ, который
пойдёт за тем, кто покажет ему лучшую приманку». Немногим позже больше-
вик Коржиков выскажет такую же мысль: «…Пролетариат пойдёт, как раб, за
тем, кто поразит его воображение». При этом, в отличии от «революционного»
генерала, этих «рабов» он сумеет направить по нужному ему роковому пути.
Но, пожалуй, самый чудовищный разговор у Саблина произойдёт во фронто-
вой полосе с офицером-масоном Верцинским, как воплощением «бесовской
силы», словно вышедшей со страниц пророческого романа Ф. Достоевского
«Бесы» (Неслучайно у него «дьявольские» глаза: «зеленоватые, больные и
злобные, приковывающие к себе, как змея»). Встретившись в блиндаже с
Саблиным, он пророчествует ему о будущем России и «силе» невидимых
«семидесяти мудрецов», которые тайно правят миром. О своей вожделённой
мечте он заявляет: «А если в этом садизме воспитать молодёжь? А? Создать
этих смелых людей. Будем, как боги!.. И алое знамя революции, и задорные
звуки шалящей марсельезы! Но слушайте, слушайте! — Бога нет, Евангелие
никто не читает…Убийство — не преступление. Любовь — есть просто жи-
вотный акт без всяких прелюдий. Собственность — кража. Всё позволено,
всё можно…Это будет стадо. Панургово стадо, которым легко будет править
тем семидесяти мудрецам, что сидят наверху. Это будут рабы их… Вера,
надежда, лю-бовь, слава, честь, честность, неприкосновенность личности,
собственность —они будут свободны от всего этого…» Всю эту чертовщину
Саблин назовёт бредом и сумасшествием. Между тем, Верцинский её уже
примеряет, особенно к молодёжи. Но вот что примечательно: там, где лич-
ность обладает корневыми, духовными принципами, она отторгала её. Алёша
Карпов, которому Верцинский внушает, что его любовь к старшей царевне
Татьяне — «глупая болезнь», а сама она, как и весь род монарха, — «про-
дукт вырождения», и «чем наглее вы будете действовать, тем больше у вас
шансов на успех», с возмущением отвечает: «Но, если вы на этой мер-зости
и грязи построите русскую революцию, то что же она будет представлять из
себя, как не ужасную мерзость… И ни в какую революцию я не верю! Мы,
казаки, не допустим этого!» Но Карпов героически погибает: такие гибли в
первую очередь. Армия утрачивала свой патриотический потенциал, а Россия
теряла армию, без которой ей не устоять. Разрушающие идеи Верцинского
благополучно падали в «сырую» массу.
Действие второй книги начинается с конца 1916 года, — с назначения Са-
блина командиром в другую дивизию. Но что он видит? Главнокомандующий
Пестрецов рисует ему удручающую картину состояния армии и общественной
среды: командиры дивизии, всю жизнь просидевшие в уютных кабинетах
управления, «страдают медвежьей болезнью от звуков пушечной стрельбы»
и отличить не могут полка от дивизии, новый состав офицеров, это «новое
поливановско-гучковско-думское изобретение («всякий студент и гимназист
может стать офицером, пройдя 4-х месячные курсы»), совершенно ужасен:
полное отрицание войны и неприятие дисциплины. Они «не знают, как по-
дойти к солдату и что с ним делать», и «серая скотинка» это уже хорошо по-
няла: «есть уже случаи отказа идти на позицию под влиянием прапорщиков»,
а «подле боевой армии растёт какая-то новая политическая армия, и кто её
знает для чего». Далее Пестрецов переключает разговор на тактику войны,
где не менее тягостно: «все помешались на Западном фронте», у французов
фронт на 400 километров и «по три дивизии стоят в затылок, море стали и