178 / 224
178
«Óæàñîì ðàçúÿâøèõñÿ âðåì¸í...»
Великий философ А.Ф. Лосев эпопее «Красное колесо» дал исключитель-
ную оценку, утверждая, что она «лучше Толстого. Толстой, конечно, хорош,
но у него не было всемирного катастрофизма». И далее, ссылаясь на оценки
классиков Д. Мережковского, он заметил: «Толстой гениален в изображении
страстей тела, а Достоевский в изображении страстей души и тела. А вот это
уже я, Лосев, говорю: Солженицын гениально изображает страсти социаль-
ные. И в этом ему помогает его время такое ужасное. Социальные страсти,
состояние невроза, когда люди сами себя не понимают, на мелочи реагируют
сильно, на сильные — мелочно».
Но что же необычного в этом произведении А.Солженицына, которое
он считал основным делом своей жизни? Прежде всего, перед нами совер-
шенно неведомое произведение по жанру: эпопея-исследование, которая
охватывает огромное географическое пространство всех воюющих сторон
(фронтыЮго-Западный, Кавказский, Северо-Западный, Восточный), жизнь
Петербурга и Москвы, российской провинции, Дона и Кубани… Наряду
с вымышленными героями включаются целые ряды героев исторических
(Самсонов, Ренненкампф, Кутепов, Алексеев, Гучков, Милюков, Шульгин,
Коллонтай, Ульянов, Шляпников и т.д.) Порою имена слегка изменены, и у
них есть свои прототипы (писатель, донской казак Ковынев — Ф. Крюков,
студент Саня Лаженицын — Исай Солженицын, отец писателя). В эпопее
воссоздана колоритно и широко сама эпоха с её нравами и достопримечатель-
ностями, начиная от популярных папирос «Дядя Костя» и введённого на время
войны «сухого» закона, который ловко нарушался в питейных заведениях,
до модных одежд не только в столицах, но и в деревнях. Символично само
название романа. Впервые Красное колесо возникает в сознании генерала
Воротынцева (героя, несомненно, близкого автору) во время боя. Состоявшее
из трёх ободов: серебряного, голубого и красного, оторвавшись от телеги и
ярко вспыхнув, оно теряет первые два цвета, но красный переходит в алый
и в кроваво-багряный. И вот оно всё больше набирает силу: «Но почему оно
катится само? И вдруг свалилось». Впрочем, образ Красного Колеса возникает
гораздо раньше: в разгорячённом мозгу, воспламенённого идеей революции
Ульянова-Ленина, живущего много лет в эмиграции и с азартом разгоняющего,
пока безуспешно, кровавое колесо русской истории. В движение его приведёт,
постепенно разгоняя до невероятной силы и скорости, война. В эпопее есть
образ, органично связанный с ним, плавящегося кристалла, природу которого
объясняет молодым людям социал-демократ Версанофьев: сначала его плавка
идёт очень медленно, но, в результате «разогрева», движение ускоряется, и
когда происходит «разъединение кристаллов в межузолье», следует «плавка»
и тогда уж нет силы, которая могла бы остановить это «распадение».
А. Солженицын постепенно раскручивает перед нами роковую пружину
российской истории. Вот с объявлением войны московские площади бурлят
патриотиче-скими призывами типа: «На защиту братьев-славян!» И как все
уверены: за три месяца кончим войну! Солдатский окоп, офицерский блиндаж,
Ставка, безалаберщи-на и путаница в исполнении приказов, рассогласован-
ность действий на фронтах. Словно на широкоформатной кинопанораме
открывается кадр за кадром жуткий разгром армии генерала Самсонова, 3-й
армии на Юго-западном фронте. Оторвавшиеся от своих, бредут из окруже-
ния солдаты; не ведая, что «свои», по ним открывают огонь… Исторический
пласт переходит в философский, политический, экзистенциальный. Человек