92 / 184
92
Михаил Шолохов «Судьба человека»
Приходилось кое-когда после получки и выпивать с товарищами. Кое-когда
бывало и так, что идёшь домой и такие кренделя ногами выписываешь, что со
стороны, небось, глядеть страшно. Тесна тебе улица, да и шабаш, не говоря
уже про переулки. Парень я был тогда здоровый и сильный, как дьявол, вы-
пить мог много, а до дому всегда добирался на своих ногах. Но случалось
иной раз и так, что последний перегон шел на первой скорости, то есть на
четвереньках, однако же добирался. И опять же ни тебе упрека, ни крика,
ни скандала. Только посмеивается моя Иринка, да и то осторожно, чтобы я
спьяну не обиделся. Разует меня и шепчет: «Ложись к стенке, Андрюша, а то
сонный упадёшь с кровати». Ну, я, как куль с овсом, упаду, и всё поплывёт
перед глазами. Только слышу сквозь сон, что она по голове меня тихонько
гладит рукою и шепчет что-то ласковое, жалеет, значит…
Утром она меня часа за два до работы на ноги подымет, чтобы я размялся.
Знает, что на похмелье я ничего есть не буду, ну, достанет огурец соленый
или ещё что-нибудь по лёгкости, нальёт гранёный стаканчик водки. «Похме-
лись, Андрюша, только больше не надо, мой милый». Да разве же можно не
оправдать такого доверия? Выпью, поблагодарю её без слов, одними глазами,
поцелую и пошёл на работу, как миленький. А скажи она мне, хмельному,
слово поперёк, крикни или обругайся, и я бы, как бог свят, и на второй день
напился. Так бывает в иных семьях, где жена дура; насмотрелся я на таких
шалав, знаю.
Вскорости дети у нас пошли. Сначала сынишка родился, через год ещё
две девочки…Тут я от товарищей откололся. Всю получку домой несу, семья
стала числом порядочная, не до выпивки. В выходной кружку пива выпью
и на этом ставлю точку.
В двадцать девятом году завлекли меня машины. Изучил автодело, сел за
баранку на грузовой. Потом втянулся и уже не захотел возвращаться на завод.
За рулём показалось мне веселее. Так и прожил десять лет и не заметил, как
они прошли. Прошли как будто во сне. Да что десять лет! Спроси у любого
пожилого человека — приметил он, как жизнь прожил? Ни черта он не при-
метил! Прошлое—вот как та дальняя степь в дымке. Утром я шёл по ней, всё
было ясно кругом, а отшагал двадцать километров, и вот уже затянула степь
дымка, и отсюда уже не отличишь лес от бурьяна, пашню от травокоса…
Работал я эти десять лет и день и ночь. Зарабатывал хорошо, и жили мы не
хуже людей. И дети радовали: все трое учились на «отлично», а старшенький,
Анатолий, оказался таким способным к математике, что про него даже в цен-
тральной газете писали. Откуда у него проявился такой огромадный талант
к этой науке, я и сам, браток, не знаю. Только очень мне это было лестно, и
гордился я им, страсть как гордился!
За десять лет скопили мы немного деньжонок и перед войной поставили
себе домишко об двух комнатах, с кладовкой и коридорчиком. Ирина купи-
ла двух коз. Чего ещё больше надо? Дети кашу едят с молоком, крыша над
головою есть, одеты, обуты, стало быть, всё в порядке. Только построился я
неловко. Отвели мне участок в шесть соток неподалеку от авиазавода. Будь
моя хибарка в другом месте, может, и жизнь сложилась бы иначе…