105 / 184
105
ДОН_новый 15/1-2
писем получать!.. Сообщает он, что ещё в июне сорок второго года немцы
бомбили авиазавод, и одна тяжёлая бомба попала прямо в мою хатёнку. Ирина
и дочери как раз были дома… Ну, пишет, что не нашли от них и следа, а на
месте хатёнки — глубокая яма… Не дочитал я в этот раз письмо до конца. В
глазах потемнело, сердце сжалось в комок и никак не разжимается. Прилёг я
на койку, немного отлежался, дочитал. Пишет сосед, что Анатолий во время
бомбёжки был в городе. Вечером вернулся в посёлок, посмотрел на яму и в
ночь опять ушёл в город. Перед уходом сказал соседу, что будет проситься
добровольцем на фронт. Вот и всё.
Когда сердце разлезлось и в ушах зашумела кровь, я вспомнил, как тяжело
расставалась со мною моя Ирина на вокзале. Значит, ещё тогда подсказало ей
бабье сердце, что больше не увидимся мы с ней на этом свете. А я её тогда
оттолкнул… Была семья, свой дом, всё это лепилось годами, и всё рухнуло
в единый миг, остался я один. Думаю: «Да уж не приснилась ли мне моя не-
складная жизнь?» А ведь в плену я почти каждую ночь, про себя, конечно, и
с Ириной, и с детишками разговаривал, подбадривал их, дескать, я вернусь,
мои родные, не горюйте обо мне, я крепкий, я выживу, и опять мы будем всё
вместе… Значит, я два года с мёртвыми разговаривал?!
Рассказчик на минуту умолк, а потом сказал уже иным, прерывистым и
тихим голосом:
— Давай, браток, перекурим, а то меня что-то удушье давит.
Мы закурили. В залитом полой водою лесу звонко выстукивал дятел. Всё
так же лениво шевелил сухие серёжки на ольхе тёплый ветер; всё так же,
словно под тугими белыми парусами, проплывали в вышней синеве облака,
но уже иным показался мне в эти минуты скорбного молчания безбрежный
мир, готовящийся к великим свершениям весны, к вечному утверждению
живого в жизни.
Молчать было тяжело, и я спросил:
— Что же дальше?
— Дальше-то? — нехотя отозвался рассказчик. — Дальше получил я от
полковника месячный отпуск, через неделю был в Воронеже. Пешком дото-
пал до места, где когда-то семейно жил. Глубокая воронка, налитая ржавой
водой, кругом бурьян по пояс…Глушь, тишина кладбищенская. Ох, и тяжело
же было мне, браток! Постоял, поскорбел душою и опять пошёл на вокзал. И
часу оставаться там не мог, в этот же день уехал обратно в дивизию.
Но месяца через три и мне блеснула радость, как солнышко из-за тучи:
нашёлся Анатолий. Прислал письмо мне на фронт, видать, с другого фрон-
та. Адрес мой узнал от соседа, Ивана Тимофеевича. Оказывается, попал он
поначалу в артиллерийское училище; там-то и пригодились его таланты к
математике. Через год с отличием закончил училище, пошёл на фронт и вот
уже пишет, что получил звание капитана, командует батареей «сорокапяток»,
имеет шесть орденов и медали. Словом, обштопал родителя со всех концов. И
опять я возгордился им ужасно! Как ни крути, а мой родной сын — капитан