106 / 184
106
Михаил Шолохов «Судьба человека»
и командир батареи, это не шутка! Да ещё при таких орденах. Это ничего,
что отец его на «студебеккере» снаряды возит и прочее военное имущество.
Отцово дело отжитое, а у него, у капитана, всё впереди.
И начались у меня по ночам стариковские мечтания: как война кончится,
как я сына женю и сам при молодых жить буду, плотничать и внучат нянчить.
Словом, всякая такая стариковская штука. Но и тут получилась у меня пол-
ная осечка. Зимою наступали мы без передышки, и особо часто писать друг
другу нам было некогда, а к концу войны, уже возле Берлина, утром послал
Анатолию письмишко, а на другой день получил ответ. И тут я понял, что
подошли мы с сыном к германской столице разными путями, но находимся
один от одного поблизости. Жду не дождусь, прямо-таки не чаю, когда мы
с ним свидимся. Ну и свиделись… Аккурат девятого мая, утром, в День По-
беды, убил моего Анатолия немецкий снайпер…
Во второй половине дня вызывает меня командир роты. Гляжу, сидит у
него незнакомый мне артиллерийский подполковник. Я вошёл в комнату, и
он встал, как перед старшим по званию. Командир моей роты говорит: «К
тебе, Соколов», — а сам к окну отвернулся. Пронизало меня, будто электри-
ческим током, потому что почуял я недоброе. Подполковник подошёл ко мне
и тихо говорит: «Мужайся, отец! Твой сын, капитан Соколов, убит сегодня
на батарее. Пойдём со мной!»
Качнулся я, но на ногах устоял. Теперь и то как сквозь сон вспоминаю,
как ехал вместе с подполковником на большой машине, как пробирались по
заваленным обломками улицам, туманно помню солдатский строй и обитый
красным бархатом гроб. А Анатолия вижу вот как тебя, браток. Подошёл я к
гробу. Мой сын лежит в нём и не мой. Мой — это всегда улыбчивый, узко-
плечий мальчишка, с острым кадыком на худой шее, а тут лежит молодой,
плечистый, красивый мужчина, глаза полуприкрыты, будто смотрит он куда-то
мимо меня, в неизвестную мне далёкую даль. Только в уголках губ так навеки
и осталась смешинка прежнего сынишки, Тольки, какого я когда-то знал…
Поцеловал я его и отошёл в сторонку. Подполковник речь сказал. Товарищи-
друзья моего Анатолия слёзы вытирают, а мои невыплаканные слёзы, видно,
на сердце засохли. Может, поэтому оно так и болит?..
Похоронил я в чужой, немецкой земле последнюю свою радость и надеж-
ду, ударила батарея моего сына, провожая своего командира в далёкий путь,
и словно что-то во мне оборвалось… Приехал я в свою часть сам не свой.
Но тут вскорости меня демобилизовали. Куда идти? Неужто в Воронеж? Ни
за что! Вспомнил, что в Урюпинске живёт мой дружок, демобилизованный
ещё зимою по ранению, — он когда-то приглашал меня к себе, — вспомнил
и поехал в Урюпинск.
Приятель мой и жена его были бездетные, жили в собственном домике на
краю города. Он хотя и имел инвалидность, но работал шофёром в автороте,
устроился и я туда же. Поселился у приятеля, приютили они меня. Разные
грузы перебрасывали мы в районы, осенью переключились на вывозку хле-
ба. В это время я и познакомился с моим новым сынком, вот с этим, какой
в песке играется.