107 / 184
107
ДОН_новый 15/1-2
Из рейса, бывало, вернёшься в город—понятно, первым делом в чайную:
перехватить чего-нибудь, ну, конечно, и сто грамм выпить с устатка. К этому
вредному делу, надо сказать, я уже пристрастился как следует… И вот один
раз вижу возле чайной этого парнишку, на другой день—опять вижу. Этакий
маленький оборвыш: личико всё в арбузном соку, покрытом пылью, грязный,
как прах, нечёсаный, а глазёнки — как звёздочки ночью после дождя! И до
того он мне полюбился, что я уже, чудное дело, начал скучать по нём, спешу из
рейса поскорее его увидать. Около чайной он и кормился — кто что даст.
На четвёртый день прямо из совхоза, гружённый хлебом, подворачиваю к
чайной. Парнишка мой там сидит на крыльце, ножонками болтает и, по всему
видать, голодный. Высунулся я в окошко, кричу ему: «Эй, Ванюшка! Садись
скорее на машину, прокачу на элеватор, а оттуда вернёмся сюда, пообедаем».
Он от моего окрика вздрогнул, соскочил с крыльца, на подножку вскараб-
кался и тихо так говорит: «А вы откуда знаете, дядя, что меня Ваней зовут?»
И глазёнки широко раскрыл, ждёт, что я ему отвечу. Ну, я ему говорю, что я,
мол, человек бывалый и всё знаю.
Зашёл он с правой стороны, я дверцу открыл, посадил его рядом с собой,
поехали. Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-
нет да и взглянет на меня из-под длинных своих загнутых кверху ресниц,
вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научилась вздыхать. Его ли это дело?
Опрашиваю: «Где же твой отец, Ваня?» Шепчет: «Погиб на фронте». — «А
мама?» — «Маму бомбой убило в поезде, когда мы ехали». — «А откуда вы
ехали?» — «Не знаю, не помню…» — «И никого у тебя тут родных нету?»
— «Никого». — «Где же ты ночуешь?» — «А где придётся».
Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому,
чтобы нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети». И сразу у меня на
душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю:
«Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой?» Он и спросил, как выдохнул: «Кто?»
Я ему и говорю так же тихо: «Я — твой отец».
Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щёки,
в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже
в кабинке глушно: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдёшь!
Все равно найдёшь! Я так долго ждал, когда ты меня найдёшь!» Прижался
ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и
тоже всего дрожь бьёт, и руки трясутся… Как я тогда руля не упустил, диву
можно даться! Но в кювет всё же нечаянно съехал, заглушил мотор. Пока
туман в глазах не прошёл, — побоялся ехать, как бы на кого не наскочить.
Постоял так минут пять, а сынок мой всё жмется ко мне изо всех силёнок,
молчит, вздрагивает. Обнял я его правой рукою, потихоньку прижал к себе,
а левой развернул машину, поехал обратно, на свою квартиру. Какой уж там
мне элеватор, тогда мне не до элеватора было.
Бросил машину возле ворот, нового своего сынишку взял на руки, несу в
дом. А он как обвил моюшею ручонками, так и не оторвался до самого места.
Прижался своей щекой к моей небритой щеке, как прилип. Так я его и внёс.