108 / 184
108
Михаил Шолохов «Судьба человека»
Хозяин и хозяйка в аккурат дома были. Вошёл я, моргаю им обоими глазами,
бодро так говорю: «Вот и нашёл я своего Ванюшку! Принимайте нас, добрые
люди!» Они, оба мои бездетные, сразу сообразили, в чём дело, засуетились,
забегали. А я никак сына от себя не оторву. Но кое-как уговорил. Помыл ему
руки с мылом, посадил за стол. Хозяйка щей ему в тарелку налила, да как
глянула, с какой он жадностью ест, так и залилась слезами. Стоит у печки,
плачет себе в передник. Ванюшка мой увидал, что она плачет, подбежал к
ней, дёргает её за подол и говорит: «Тётя, зачем же вы плачете? Папа нашёл
меня возле чайной, тут всем радоваться надо, а вы плачете». А той — подай
бог, она ещё пуще разливается, прямо-таки размокла вся!
После обеда повёл я его в парикмахерскую, постриг, а дома сам искупал в
корыте, завернул в чистую простыню. Обнял он меня и так на руках моих и
уснул. Осторожно положил его на кровать, поехал на элеватор, сгрузил хлеб,
машину отогнал на стоянку — и бегом по магазинам. Купил ему штанишки
суконные, рубашонку, сандали и картуз из мочалки. Конечно, всё это оказа-
лось и не по росту, и качеством никуда не годное. За штанишки меня хозяйка
даже разругала. «Ты, — говорит, — с ума спятил, в такую жару одевать дитя
в суконные штаны!» И моментально — швейную машинку на стол, поры-
лась в сундуке, а через час моему Ванюшке уже сатиновые трусики были
готовы и беленькая рубашонка с короткими рукавами. Спать я лёг вместе
с ним и в первый раз за долгое время уснул спокойно. Однако ночью раза
четыре вставал. Проснусь, а он у меня под мышкой приютится, как воробей
под застрехой, тихонько посапывает, и до того мне становится радостно на
душе, что и словами не скажешь! Норовишь не ворохнуться, чтобы не раз-
будить его, но всё-таки не утерпишь, потихоньку встанешь, зажжёшь спичку
и любуешься на него…
Перед рассветом проснулся, не пойму, с чего мне так душно стало? А это
сынок мой вылез из простыни и поперёк меня улёгся, раскинулся и ножонкой
горло мне придавил. И беспокойно с ним спать, а вот привык, скучно мне
без него. Ночью то погладишь его сонного, то волосёнки на вихрах поню-
хаешь, и сердце отходит, становится мягче, а то ведь оно у меня закаменело
от горя…
Первое время он со мной на машине в рейсы ездил, потом понял я, что
так не годится. Одному мне что надо? Краюшку хлеба и луковицу с солью,
вот и сыт солдат на целый день. А с ним — дело другое: то молока ему надо
добыть, то яичко сварить, опять же без горячего ему никак нельзя. Но дело-
то не ждёт. Собрался с духом, оставил его на попечение хозяйки, так он до
вечера слёзы точил, а вечером удрал на элеватор встречать меня. До поздней
ночи ожидал там. Трудно мне с ним было на первых порах. Один раз легли
спать ещё засветло, днём наморился я очень, и он — то всегда щебечет, как
воробушек, а то что-то примолчался. Спрашиваю: «Ты о чём думаешь, сы-
нок?» А он меня спрашивает, сам в потолок смотрит: «Папка, ты куда своё
кожаное пальто дел?» В жизни у меня никогда не было кожаного пальто!
Пришлось изворачиваться: «В Воронеже осталось», — говорю ему. «А по-