144 / 224
144
Êðàñíûå îãíè
Когда начисто отбиваются и отметаются любые желания, когда личное,
человеческое искусственно делается мелким, маловажным и даже в какой-то
мере постыдным по сравнению с некоей особо значительной общей зада-
чей, когда твоя натура перед ней ничто и ты просто тот самый «винтик», о
котором уже так много писали и который как бы не может существовать без
самой машины, громадной и мощной, вряд ли кто возьмётся выручать тебя,
потакать твоему «нужно». Даже если и понимает всё отлично, не станет из-за
тебя спорить с машиной.
Но винтик в ней снаружи, хоть какая-то, но форма, обеспеченная потребно-
стью самой машины, зато внутри — ничего, сплошная масса, где-то твёрже,
где-то мягче, но обязательно однородная.
Но ведь и металл из чего-то состоит.
Кристаллическая решетка, молекулы, атомы.
Они разные, непохожие, неспокойные.
Вращаются электроны, идут какие-то процессы.
Мёртвый с виду металл, живёт, движется.
Нужно иметь большое желание рассмотреть эту жизнь и понять, найти
для этого способ.
Нужна смелость вывернуть винтик из монолита, не побоявшись останов-
ки всей машины.
А как же быть живому человеку, солдату? Куда деть его чувства, ощущения,
тревоги и заботы, радость и тоску — всё, выданное людям природой?..
Я был уверен: Гладилин мог увидеть и не побояться, Маринеску — нет. Я
сомневался, даже при нашем всеобщем восхищении им как офицером.
Но нельзя же так с человеком, нельзя! Где бы он ни находился. Иногда ведь
личное даётся единственный раз, миг этот мимолётный и неповторимый—не
упусти его! —он строит жизнь раз и навсегда, переводит стрелки, направляя
судьбу по одной, нужной тебе дороге, такого момента у тебя может не быть
больше. Так можно ли считать его мелким и незначительным?
—Мне кажется, вы чем-то озабочены, — сменил тон на дружеский капи-
тан Маринеску, и мне на секунду поверилось — поможет!
Я нерешительно молчал, и сомнения возвращались, накатывались, точно
приливная волна, всё сильнее и выше...
— Ну? — В голосе капитана уже сквозило нетерпение.
— Нет, ничего... Разрешите идти?
— Идите...
Дальше всё, как в каком-то сне. Перед глазами непрерывно — несчастное
лицо Ларисы, в голове — уехавший куда-то Гладилин, сквозь этот сон про-
рываются тревожные вопросы ребят:
— Вовка, ты что?
— Ничего…
— Нет, ты скажи, что случилось?..
Как будто я знал это.
Я отмахивался и убегал. Мне нужно побыть одному. Ведь никто же, никто
не сможет помочь...
Но я должен увидеть её, обязан узнать!