150 / 224
150
Êðàñíûå îãíè
Освободили нас через три дня. Приехал Гладилин, очень, наверное, уди-
вился и приказал выпустить. Снизил наказание, может, за хорошее поведение
на «губе», не знаю. Нет, Маринеску на него не обиделся, по всему, он был
в курсе дела.
Я не пошёл к Гладилину просить отпуск. После гауптвахты это было бы
бесполезно. Да и не хотелось почему-то...
4.
Уплыл по белесо-мутной, клокочущей воде грязный, ноздреватый лёд вниз
по реке, сошли тёплым паром виноградники на склонах русла, загомонили,
отвоёвывая себе жилплощадь на деревьях вокруг школы грачи, лопнули поч-
ки, выбросили к солнцу нежную зелень первой листвы, и, наконец, раскипе-
лись розовато-белой пеной маленькие вишнёвые садики городка, а Лариса
всё молчала.
Всё дальше уходили в память камни родного города, отодвигались лица,
голоса друзей, тепло Ларкиных рук, знакомые звуки и запахи, затирались
чёрными, тяжелыми снами ранних подъеёмов и тёмного, простуженного
бега по ночным склонам первого школьного месяца, которые тоже удалялись,
уходили прочь, — школа постепенно становилась нашим домом, наверное,
мы привыкали, уже не просто отбывали положенные нам сроки службы,
а жили обычной жизнью, с вполне нормальными для всех трудностями и
радостями. Распорядок дня, который так жестко жал нас в декабре-январе,
теперь делился, и можно было найти время для чего-то личного или просто
отдохнуть, появились какие-то интересы и доступные увлечения. Говорят,
человек, особенно русский, может привыкнуть ко всему. Только резко вырван-
ные из привычной среды, покинувшие её не по своей воле, мы вынуждены
были привыкать долго и трудно, и как сказать — оправдан был этот вырыв
или нет? Но пока другого пути нет...
5.
В начале мая на мое имя пришёл толстый конверт. Я отсылал вроде бы
тоньше. Большого формата, с синим штампом журнала в верхнем углу, кон-
верт выглядел внушительно. Вскрывать собрались втроём.
Над школой плывёт еле уловимый запах цветущей липы. Он разлит над
всем городом, гонит его ветерок вдоль Русла, а где сами липы, никто не
знает.
Ушли на стадион. Здесь, в этот час перед ужином, пустынно и тихо, и мы
— с конвертом, словно заговорщики с тайным посланием. Сели на траву у
кромки футбольного поля.
Я давно всё понял, но сам не могу — всё равно дрожат руки, рывками
прыгает сердце. Протянул конверт Игорю — он у нас самый решительный,
на всё смотрит проще.
— Я?
— Ты. Давай.
Он разорвал конверт даже бесцеремонно, словно рванул меня за шиворот.
В конверте три листка моих стихотворений и письмо на машинке, длинное,
с фирменным знаком журнала.