66 / 160
66
Î ñóáúåêòàõ, ïàíòåîíå è «âîèñòèíó æåñòîêîì âåêå»
чтению Евангелия. Зинаида Верёвкина построит обитель для обездоленных, но
и стены этого заведения не спасут от беззакония. После гибели майора Миши,
искалеченного афганской войной, Антонина Светличная произносит: «Закрывай
свою богадельню, это насмешка над человеком». Нет согласия и среди духовной
братии, нет у неё и инструмента воздействия против вездесущего зла. На вопрос
Андрея Качуры, что делать фермеру, которого сгоняют с собственной земли и
избивают, отец Амвросий отвечает: «Есть вопросы, на которые нет ответа. Раз-
умного ответа…»
В художественном мире В. Воронова немало безумцев: врождённых (сынок
красавицы Люси Карасёвой и губернатора, отпрыск олигарха Фомы Гикало Ви-
тёк) и впавших в неистовство в результате ожесточения мира. Во второй плеяде
—«сошедший с нарезки» Данька Печёнкин, объявивший себя итальянским графом
Фуэнца, Катерина Колупаева и сэр Ролтон. Все они — своеобразная аллюзия на
идею вырождения человечества. Характерно, что безумцы в литературе появятся
лишь со времён Платона, когда несовершенство человеческой среды начнёт про-
грессировать: «Илиада» и «Одиссея» исключали их. В русской литературе таких
персонажей немало, особенно в произведениях Ф. Достоевского, о котором В.
Розанов заметил: «По его произведениям можно изучать всю Россию». Их пред-
ставляли вестниками, провидцами. В какой-то мере эту традиционную роль они
выполняют и у В. Воронова. Но его «провидцы» способны лишь прозреть ми-
нувшее и настоящее: о грядущем они молчат. Свои рассуждения «граф Фуэнца»
завершает интерпретацией гоголевской тройки: «О держава! Куда несёшься ты?
Дай ответ! Нет ответа».
Заметим, что образная и композиционная система романов несходна. Если в
«Загряжском субъекте» больше массовых, коллективных эпизодов, и имя Андрея
Качуры занимает место наряду со всеми, в «Загряжском пантеоне» он — главный
герой событий. В нём больше задумчивости, размышлений и тайных действий, к
тому же, очевидно: чувствуется нечто непосредственное или подспудное автор-
ское. Но способен ли Андрей Качура быть героем-предводителем, воздейство-
вать на взбаламученную среду? И что это за тип в национальном историческом
контексте?
Роман «Загряжский субъект» заканчивается элегической картиной разгромлен-
ного погоста, где ещё после войны стояли старинные надгробья. Грустные мысли
овладевают автором, проходящим по этому запустению: «С годами чувствительнее
душа… Вот как устроен человек! Когда молод и здоров, то не чувствуешь есте-
ственного желания поднять голову и смотреть на ночное небо, не замечаешь, как
проклёвываются первые почки. ...А теперь не могу сдержать слёз, слушая чело-
веческие крики кукушки в пойменном лесу…» Что-то забытое из «Суходола» И.
Бунина слышится во всём этом. Только он «пропел литургию» об уходящем классе
в его необратимой естественной неизбежности, у В. Воронова здесь вторгается
и человеческий фактор: память о предках уничтожает городская власть, изымая
каменные надгробья для дорог и тротуаров. Так к проблеме памяти подключает-
ся и проблема нравственности, начинает звучать вопрос ответственности перед
историей и современностью.
В начале «Загряжского пантеона» Андрей Качура — смотритель кладбища
и такой зачин воспринимается, как своего рода разбег в тему памяти. Кладби-
ще — связующее звено мёртвых и живых. Это обострённо чувствуют и герой
(«Мо
жет быть, потому перешёл жить на кладбище, что мёртвых уважаю больше,
чем живых»), и автор («И сочувствия, и утешения всё больше ищешь — у мёрт-