156
Êðàñíûå îãíè
Не знаю. Если честно, сделал, конечно, не всё. Но и желания что-то
предпринимать тогда уже особого не было. Оно исчезло, растаяло вместе с
лёгкими весенними облаками над Руслом, уплыло вниз по бурливой реке,
придавленное невозможностью что-либо изменить. Я не хотел худшего, но
только и сумел, что оставить ей шанс на последнее слово, завершающий шаг.
Но ничего не случилось.
В молодости часто вопят эмоции, и, может быть, я просто обиделся. Она
должна была сделать, чтобы ни случилось, но она не хочет и потому не
сделала. Так лучше уж любить издали и молчать, чем глотать в ответ немое
презрение. И всякие мысли лезли в голову, любые предположения, а узнать
что-то более или менее определённое было не у кого, да и негде.
Из полка я все же отправил ей ещё одно письмо, затем написал Андрюш-
ке, который тоже собирался в армию. Тот ответил: в Новошахтинске Лариса
не появляется, и ему о ней вообще ничего не известно. Спросить ещё что-то
было не у кого, да и не верил я почему-то, что не получает она моих писем.
Адресат выбыл — письмо вернётся. Молчит, значит, так надо, так должно
быть. Но пусть хотя бы знает, где я, что со мной, — не стала же её душа
безразличной, как булыжник, не может она так просто всё забыть! Ещё раз
послать ей свой адрес, а там будь что будет — если захочет когда-нибудь,
напишет. Это было трудно, даже больно, но ничего другого не оставалось. И
снова я сомневался, искал причины, оправдания нашим поступкам — ведь я
же продолжал верить в неё, несмотря ни на что.
Со временем, конечно, люди умеют уверенно сказать, как нужно было
бы поступить тогда, чтобы всё получилось по-другому, лучше и надежнее,
только вся-то беда в том, что — со временем, что это тогда уже ушло без-
возвратно и ничего не изменишь. Позже становится ясно или почти ясно,
стоило ли вообще вязать узлы на оборванных нитях — они грубы, жёстки,
часто распускаются, — но тогда я об этом думал меньше всего, жил лишь
ощущениями громадной несправедливости, но не к себе, нет, а к нам, ведь
не должно же было, не должно всё это так кончиться!
И ещё, я никогда не задумывался об одной возможной причине, что в со-
стоянии рвать всё разом, грубо и беспощадно, комкать, топтать хуже и резче
всяких измен, замужеств, больного самолюбия и прочих случаев, убиваю-
щих любовь, нет, мне никогда не приходило в голову, что могло произойти
что-то без меры серьёзное, жестокое и страшное — ведь мы так уверены в
собственных устойчивости и незыблемости в этой жизни.
Отревели мощью реактивных двигателей ещё полтора года моей службы,
я вернулся домой, пошёл работать. Один за другим приходили из армии мои
друзья. Всё было до боли знакомым и новым, только на мир мы смотрели
уже другими глазами. Но год после армии так напоминал год предармейс-
кий, и нам хотелось его повторить. И всё же это был уже другой год, ничего
не повторялось. Старые связи восстанавливались с трудом, новые — были
крепче, но не похожи на прежние, нужно было всерьёз браться за работу,
учиться дальше. Жизнь оказалась сложнее, везде — только успевай повора-
чиваться, неуёмность развлечений уходила в прошлое. И постепенно, словно
невидимой резинкой, новые будни вытирали образ Ларисы из моего сознания,
иногда лишь приходила какая-то мимолетная встряска, почти угасшее чувство
ненадолго оживало, принося кратковременную боль, медленно оседающую
где-то в глубинах сердца.