Previous Page  93 / 220 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 93 / 220 Next Page
Page Background

93

ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4

ли неспособность шагнуть из себя, или чего-то нужно было от меня этому миру,

что он так уж раскрылся— только был, был в моём восторге какой-то тревожный

момент. Не могло это быть так, не для чего. Слишком сильно это было, чтобы

не заключалось — нет, не раскрывалось в этом какого-то смысла. Всё время ря-

дом с экстазом, чуть ли не в нём была эта тревога. И не понимал я, должен ли

я сделать усилие, или, наоборот, расслабиться: дать проникнуть в себя голосу

мира, смыслу моего необыкновенного чувства. А глаза продолжали отмечать

красноватые пучки листьев на сильных голенастых прутьях какого-то дерева и

женщин на склоне, беливших стены домов.

В этом состоянии подошёл я к дому девушки. Увеличило ли мой восторг то,

что ко всему этому я ещё увижу и её? Не думаю. Я был как обыкновенный, не

очень ловкий смертный, у которого на голове непостижимым образом оказался

вдруг драгоценный кувшин; и вот человек движется, а кувшин покачивается, но

не падает; и вот предстоит сделать и вовсе рискованное движение — стучать,

раскланиваться, а главное, разговаривать, и мудрено ли кувшину уж если не сва-

литься, то хотя бы исчезнуть, как загадочному привидению?.. Я не сразу даже

и постучал. А когда постучал, никто не откликнулся, не показался из дому. Я

постучал сильней, прислушиваясь к себе — «кувшин» всё был здесь, живой, но

устойчивый.

Ещё минут пять я то просто стоял, то стучал. Дома явно никого не было.

Но я не сразу ушёл. И не то чтобы надеясь, что кто-то придёт, я даже, кажется,

доволен был — ну, не без минутного огорчения, — что не застал никого дома.

Мне просто некуда было спешить. Мир оставался всё так же полон жизни и

подробностей, мой взгляд не тускнел, и не оставляло меня ощущение взаимоот-

крытости с миром, вот только последняя грань оставалась — неосознанность

значения этого открытия, бессловесность чувства. Казалось, вспыхни нужное

слово, мысль, смысл, пойми я, что говорит мне на столь изобильном языке не-

вероятно важных подробностей мир, и всё — осанна!

Не спеша я тронулся в обратный путь, прислушиваясь равно к миру и к себе.

Ничто во мне не свидетельствовало о том, что я свихнулся. Мир продолжал го-

ворить бессловесно. Томление и тревога были всё сильнее, и всё сильнее была

радость. Так дошёл я до вокзала, купил билет и отошёл подальше, сел на ска-

мейку. Минут сорок, наверное, уже продолжалась невероятная острота зрения

и чувства. Слова, только слова мне не хватало.

Рядом остановились два молодых мужика — допить из бутылок пиво. Один

был молчалив, другой рассказывал что-то о женщине:

— Она, подлянка, как все, не хочет — своенравка хренова!

Молчаливый допил, выбросил бутылку, пошёл, слегка пошатываясь, к доро-

ге. Другой разболтал остатки в своей бутылке и уже хотел допить, но окликнул

друга:

— Слышь? Я её полоскал по-чёрному! По-чёрному полоскал!

И вдруг я почувствовал, что потихоньку — медленнее, чем заходит солнце

— начинают меркнуть моё чувство, и взгляд, и слух. Не до пустоты и черноты.

До нормального зрения и слуха, соответствующих времени майского дня ты-

сяча девятьсот шестьдесят какого-то там года, моему возрасту и гражданскому

состоянию.

Майский день продолжался, и электричка ещё не подошла.