Previous Page  118 / 220 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 118 / 220 Next Page
Page Background

118

Ãàëèíà Ëîáîäèíà

Растили сирот всем казачьим миром, а недавно, перед самым азовским

промыслом старшую из их куцого и горького рода — Устинью — сосватал

ладный казачок Лукьян Ефремов. С тех пор мелкие, что горох, ребятишки-

Молчальники растут под казачьим «мужеским» присмотром.

— Но всё едино — сироты, — горюнится ставший на слезу слабым дед

Иван. — Да и надысь Лукьяшка со всеми казаками под Азов ушёл, наказав

мальцу Стене выступать за старшего…

Дремлет окутанный летним мороком Дон — лето в зените. Скатившись

красным солнышком сперва за излучину, подобрало оно вешние соки земли,

закурило июньским чадом: пахнет степь и плёсы над Доном первовестницей

Святой Троицы — чабрецом-травою.

Дремлют, храня под балясинами

тепло звонкого лета, невысокие в два

оконца курени—не скрипят крылечками, не стонут половицей: спит казачий

народ — честная станица, которого и осталось-то в городке — что грибов в

кузовке, — сосчитаешь на пальцах…

Дожидаясь великого часа — гонца со счастливой весточкой, давно уж

всем сердцем и нехитрым скарбом изготовились в путь:

— Ежели будет на то Божья да царская милость, — гуляет день-деньской

по станице молва, которую несут старики, ребятишки да бабы—всё остатнее

поселение городка, — и позволят нам в Азов приходить, да ежели к нам туда

ишшо прибудут на житьё из Руси охочие и вольные люди, да запасы всякие

станут нам привозить, да купцы со всей земли великой туда пожалуют, — то

станем в Азове жить. Азова мы, видит Бог, не спокинем…

Так гутарили казаки, так гутарят за ними казачки, любуясь в коротких

снах тем ни разу не виденным ими Азовом—белостенной гордой крепостью

— своей честью и бесчестьем, бедой и радостью…

А пока дремлют на полатях казачата, и лишь изредка который размашисто

вскинет, «воюя басурмана», рукою — во сне сабля лёгкая — да пристукнет

пяткой по нагретой детским телом кошме, — коня вороного пришпорива-

ет…

Не спит лишь Агашка. Мерно качая зыбку, шевелит губами и из-под сердца,

не иначе, — дремлет же всё в молодой Агашке, — струится тихий перебор:

Сидит Дрёма

На золотом стуле,

Прядет Дрёма

Шелков кужель…

Дитёнок в колыске керкает, волтузится и Агашка, заскрипев вервицами,

поёт громче:

Полно, Дрёмушка, дремати —

Пора, Дрёма, девок выбирати!

И снова тише, покойнее, словно талый ручей в лощинке, выдыхает: