119 / 220
119
ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4
Бери, Дрёма, коя лучше,
Сади, Дрёма, на колени,
Целуй, Дрёма, до осоты
!
На часовенке-голубце ударил звонкий и протяжный в предутренней тиши
колокол — то батюшка Михаил сзывает на заутреню— днесь великий праз-
дник — Пресвятая Троица.
Агашка убирает руку от зыбки и, стараясь стряхнуть с себя сон, думает
о том, как её «служивой» — муж богоданный Прокопка, в прошлый год на
Троицу был с нею в городке, и как они вместе стояли заутреню и обедню, а
потом, собравшись всем городком, ели и пили на майдане за длинными сто-
лами; и какая была медовуха и вино, и как ладно пела песни Катерина, и как
плясала она сама, Агашка, «камарика», как хорошо, ой, до чего ж хорошо,
выстукивали подковки её турских чириков, привезённых ей с промыслу ещё
тятей, и как Гришка-братец, прибыв к ним из Монастырского Яра, опившись
хмельного вина, рвался свататься. Девка, которая поглянулась Гришке, была
шибко молода — «аки в Спасе ягня» — и её Прокоп, она сама и Матвейка
Черкашин толковали ему, вразумляли: его, мол, девка ишшо не выросла…
— Э-э-э-э, — снова затянул малец, и Агашка, вынув из тряпья и прикла-
дывая к тугой набухшей груди смуглощёкого крикуна, привычно, по-бабьи
заворковала:
— Ужо не даст окаянный спокою… Ни днём, ни ноченькой… Погибели
на вас нету!..
А сама, любуясь чадунюшкой, миловала глазами, пришлёпывала-гладила
ласково да нежно по тугой, круглым арбузиком выпиравшей заднюшке:
На улице диво
Чернец варил пиво,
Качая дитя у груди, запела уже не колыбельную, а ту, которая на ум пришла
после вспомянутого, и в одночасье глядела в оконце, где изредка мелькали
станичники, направляясь к часовне.
Черничек, ты мой молодой!
Я пиво сливала,
Да меня разнимало:
Бросилась хмелинка
Во ручки, во ножки;
Из ручек, из ножек
Во буйну головку,
Нельзя мне стряхнути,
Да нельзя сворохнути.
Я пойду стряхнуся,
Стану я, сворохнуся,
Стану, сворохнуся —