47 / 220
47
ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4
валится на него какой-то страшно тяжёлый сон, давит его, подминает, нудит
до слёз, а он не может никак сбросить его, избавиться, прийти в себя, только
оцепенело ждёт, не понимая, чем же всё это кончится…
Он уже чувствовал, как боится проверки машины — кто эти люди, что
скажут? А вдруг на этой чёртовой развалюхе и в самом деле не хватает ка-
кой-нибудь гайки или детали? Женька вспомнил, как матерятся водители,
требуя запчастей, как ездят на честном слове; и ремонт у них через день
,
да
каждый день, потому и не успевают прижиться на заводе: только поступят,
как уже бегут. Он был уверен, никакой мины они не подкладывали, но опять
это проклятое слово «вдруг»! А вдруг кто-то всё же сыграл на руку мировому
империализму и действительно воткнул эту самую мину; теперь её найдут
и всё свалят на них?.. Перед последним вызовом в приёмную он увидел в
окно военный УАЗик, каких-то людей в форме (они лазили вокруг машины
с фонариками в руках), и стал страстно желать, чтобы они ничего не нашли,
и ещё он молил судьбу, чтобы механик оказался своим, заводским, не станет
он тогда искать пропавшие гайки, — какой ему резон?
Так он думал, страдая, и потихоньку начинал чувствовать себя виноватым. И
понёс же его хрен под машину, не мог, дурак, так потерпеть! Лучше бы пошли
искать дядькуЖору. Апол под ногами постепенно заваливался битым стеклом,
он стоял на нём босиком и выглядывал в окно так, точно вел перестрелку с
очень метким снайпером, засевшим где-то в глубине двора…
Потом в контору поднялся военный—молодой лейтенант в полевой фор-
ме, —появился механик (свой! —обрадовался Женька и даже вспомнил имя:
Иван Иванович, как-то бугор посылал Женьку к нему за наждачной бумагой),
оба зашли в приёмную, а парней выставили в коридор уже напару.
— Ны звуку, — серьёзно сказал Мамедов, — ыначэ... — И показал похо-
жий на кувалду на тонкой ручке кулак.
Но они уже и сами понимали, что «ыначэ», поэтому сидели молча, и,
кажется, чуточку дрожали, но уже не от холода, нет, а от чего-то другого:
может быть, от страха или напряжения, с которым прислушивались к неяс-
ным голосам за обитой дерматином дверью приёмной главного инженера,
или от досады на бесплодные попытки что-то уловить.
Да и вообще, всё здесь было каким-то ненормальным, походило на чью-то
глупую, предпраздничную шутку, в которую они, хотя и нечаянно, но так по-
дурацки влипли, и всё из-за этой поганой рожи—дядьки Жоры, но всё равно
ещё немного посмеются и весело скажут: «Валите отсюда, надоели»! Ведь не
делали же они ничего такого, за что привлекают серьёзно, честно же обо всём
рассказали, да и зачем им срывать демонстрацию, когда они сами собирались
утречком прошвырнуться в город, потолкаться среди людей, посмотреть на
праздник перед тем, как пойти на вечеринку к Витьке Смоляку.
Но длиннобудылая фигура милиционера внушала совсем другое: шуточ-
ками здесь и не пахнет; усатый всерьёз взялся за них, всё идёт по правилам,
тщательно и обоснованно, — не зря же подняли на ноги столько народу?
А кто поднял? Ну, конечно же, дядька Федя, это он позвонил, — больше
некому. Он всегда страшно любил порядок и постоянно подчёркивал это;