40 / 162
40
Ñòðàíèöû äíåâíèêà
Но, глядя на улыбающихся в судебном зверинце подруг, понимаешь, что они, «с
наслаждением читая жизнь свою», «не отличают славы от позора».
Они оскорбили не патриарха и не Путина. Они оскорбили святые лики, которые
глядели на них с намоленных икон храма. Они потревожили мученические тени
священников, расстрелянных или получивших лагерные сроки за сопротивление хун-
вейбинам и хунвейбинкам Емельяна Ярославского (Минея Губельмана), создавших
такую атмосферу в обществе, при которой стало возможным взорвать Храм Христа,
спасшего Россию от нашествия богомерзкого Запада на святыни православия. Не
потому ли тот же Запад от печально знаменитой Мадонны до депутатов Европар-
ламента встал на защиту нынешних человекообразных существ... Не потому ли в
колыбели нашего православия, в златоглавом Киеве последовательницы пусек голые
феминистки спилили бензопилой поклонный крест на глазах у монумента святому
Владимиру...
Бешенство матки — болезнь заразная. В Тайшете 50-х годов я встречался со
многими вышедшими на свободу зэками... Они мне рассказывали, что «воров в
законе», которые сотрудничают с администрацией, у них принято называть «суки
отвязанные».
Кто-то из священников, комментируя эту грязную историю, грустно промолвил:
«Церкви надо бы их простить...» Да, это дело церкви. Но простит ли Бог? — Вот
вопрос...
Но так рассуждать можно лишь при условии, что они—люди. А если они приматы
или приматки, всего лишь похожие на людей? Тогда действительно они не ведают,
что творят, и неподсудны ни людскому, ни Божьему суду...
***
Как талантлив русский человек даже в своих падениях в низкие слои бытия! Из
пошлого мелодраматического сюжета об уголовнице, связавшейся с ментами, он
сотворил бессмертную историю, которая живёт почти сто лет и, может быть, ещё
долго будет волновать наших потомков, внуков и правнуков: «Здравствуй, моя Мурка,
Мурка дорогая, здравствуй, моя Мурка, и прощай!» Шостакович мог бы сочинить
на этот сюжет оперу, он ведь был всеяден, если судить по балету «Золотой век»,
который я видел в Праге лет тридцать тому назад. Но «Мурка» похлеще «Золотого
века». У американцев есть Вест-Сайдская история, но «Мурка» богаче характерами
и обильнее чувствами. Правда, Георгий Свиридов не взялся бы за неё.
АШостакович—мог. Он более композитор плебса, нежели Свиридов, которого к
старости захватила стихия духовной музыки, совершенно чуждой Шостаковичу. Но
плебс — это ведь тоже народ, хотя и подпорченный... Чернь... Умом я всё понимаю,
где живёт высокое искусство, где низкое. У меня не изощрённый, не рафинирован-
ный вкус, скорее грубоватый. Я люблю песни, в которых всё смешано— социальная
жизнь, жестокий романс, народное сентиментальное чувство. Такие творения всегда
милы простонародному сердцу. Их сейчас подзабыли из-за нашествия попсы, но они
не умерли, они живут, как в анабиозе, как трава под снегом. Это—«Раскинулось море
широко», «Шумел камыш, деревья гнулись», и даже «Кирпичики», и даже «Мчатся по
Чуйскому тракту машины»... В них живёт воздух времени с его страстями, слезами,
восторгами. Горнего света в них нет, но живого тепла с избытком. Это сгустки нашей
тленной, греховной, но столь милой простому сердцу жизни.
***
Сентябрь 2012 г.
Поэта далеко заводит речь...
К 120-летию со дня рождения М. Цветаевой
Люди литературы, как правило, вольно обходятся с историей. У них какое-то своё,