38 / 162
38
Ñòðàíèöû äíåâíèêà
«Больше десяти лет тому назад прочитал я у С. Куняева такую вот строку:
«Чем ближе ночь, тем Родина дороже» <...> чем старее становлюсь, тем чаще
по поводу и без такового строка эта всплывает в памяти. Будто мной приду-
мана и переживается как нечто глубоко личное и собственное <...> Почему она
мучает меня в бессоннице? Почему сотни, тысячи прекрасных литературных
строк, сопровождавших меня по жизни, каковой, если откровенно, никому не
пожелаю, почему эти строки, из памяти не исчезнув, большей частью как бы
пребывают в «запасниках», а эта вот, и не пушкинская, не тютчевская, не гу-
милёвская, — почему она...»
И это написано после многих наших мировоззренческих размолвок. Вечная па-
мять тебе, человек чистейшей души, блистательного таланта, юношеской отваги,
редчайшего благородства, необыкновенного мужества и суровой, но подлинной
любви к матери нашей России...
***
Юрий Кузнецов, когда узнал, что его любимая дочь собирается выйти замуж за
азербайджанца, предупредил её: «Смотри, нарвёшься на стихотворенье», а когда она
всё-таки поступила по-своему, то проклял ослушницу:
Ну, а ты чем прикроешься, Юрьевна?
Только отчеством,
Только отчеством!
Но тут он противоречил сам себе, поскольку задолго до этой «анафемы» угадал
женскую сущность и написал о ней гораздо точнее и глубже:
Она ответила, как медь,
печальна и нежна:
— Тому, кому не умереть,
подруга не нужна.
На высоте твой звёздный час,
а мой на глубине,
и глубина ещё не раз
расскажет обо мне.
Но почему они выбирают не русскую «глубину», а германскую, канадскую, италь-
янскую?! Поистине, рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Боже мой! Куда я
влез? —«В запретнейшие зоны естества», как напророчила себе однажды Ахматова.
Я воспринимаю все эти «измены» роду, семье, родине как наше тяжелейшее, а может
быть, и окончательное поражение даже не на историческом, а на генетическом, на
метафизическом уровне, как роковую утрату какого-то важнейшего инстинкта само-
сохранения, без которого не может жить ни большой, ни малый народ.
Ведь самое главное поражение Тараса Бульбы— это не набег крымских татар на
беззащитные курени Запорожской Сечи, не смерть Кукубенко, не былинная казнь
Остапа... Самая страшное его потрясение — это измена младшего сына Андрия:
— Что? Предать сiчь, предать веру, предать Родину?!
Неужто в чём-то правы расовые законы, к которым принуждал древних евреев
Ездра, а германцев 30-х годов Альфред Розенберг? А в наше время белокурая бестия
норвежец Брейвик?! Какой ужас...
Сила и слабость моего понимания нынешней жизни состоят вот в чём. Когда я
узнаю, что сестра моего давнего соратника по борьбе за национальную Россию уеха-