136 / 162
136
«Ãîëîñ ïðàâäû íåáåñíîé ïðîòèâ ïðàâäû çåìíîé»
катастрофически не хватает. С 1935 года С. Эфрон становится платным работником
Союза возвращения на родину. Она и не подозревает, что деньги поступают из кассы
НКВД. К возвращению на родину её склоняют все: Сергей, Аля, Георгий. Приехавший
в Париж на Международный конгресс Б. Пастернак, с которым у неё складывается
сердечная переписка, на вопрос, возвращаться или нет, прямого ответа дать не может.
Предчувствуя неотвратимую беду, она взвешивает все «за» и «против». Более всего
её волнует Георгий, способный, избалованный и сложный. Письмо к А. Тесковой
в Чехию от 15 февраля 1936 года свидетельствует о невероятном смятении и в то
же время точном предвидении. Вот некоторые цитаты из этого письма: «Не знаете
ли Вы... хорошей гадалки в Праге? Ибо без гадалки мне, кажется, не обойтись. Всё
свелось к одному — ехать или не ехать... Вкратце: и С.Я., и Аля, и Мур — рвутся...
Жить мне — одной — здесь не на что. Эмиграция меня не любит... за независимый
нрав. Наконец, у Мура здесь никаких перспектив. В Москве у меня сестра, которая
меня любит... круг настоящих писателей... Наконец—природа: просторы. Это— за.
Против: Москва превращена в идеологический Нью-Йорк, —ни пустырей, ни бугров
— асфальтовые озёра с рупорами громкоговорителей и колоссальными рекламами;
нет, не с главного начала: Мур, к-го у меня эта Москва сразу всего, с головой отберёт.
И второе, главное: я—с моим бесстрашием, я не умеющая не-ответить, я не могущая
подписать приветственный адрес великому Сталину, ибо не я его назвала великим...
это не моё величие — м. б., важней всего — ненавижу каждую торжествующую,
казённую церковь... И там мне не только заткнут рот непечатаньем моих вещей—там
мне их и писать не дадут... Мне в современности места нет».
Кажется, при таком раскладе выбор останется за невозвращением. Но провал
советской агентуры, в котором непосредственно был замешан С. Эфрон, его побег
в Советскую Россию, ранее отъезд Али решили всё. В июне 1939 года М. Цветаева
с сыном возвращается на родину. Немногим более месяца они живут вместе на даче
в Болшеве. 27 августа арестуют Алю, 10 октября — Сергея (она уже не узнает, что в
октябре 1941 года он будет расстрелян на Лубянке). С сестрой она никогда не встре-
тится: Анастасию арестуют за полгода до приезда Марины. Высокий авторитет и ве-
ликий культурный вклад рода Цветаевых, давшего РоссииМузей изящных искусств в
Первопрестольной, три уникальные библиотеки, талантливых служителей отечества,
оказался беззащитен перед железной диктатурой Страны Советов. Глубокой осенью
М. Цветаева остаётся «без дома и крова» в городе её знаменитых предков и юности.
Из дачи в Болшеве её выселят, имущество разграбят. Багаж, высланный из Парижа,
более года ей не выдают. Печатают только переводы. Письмо в Союз писателей П.А.
Павленко с просьбой предоставить какое-нибудь жилище она заканчивает с отчаяни-
ем: «...меня жизнь за этот год—добила. Исхода не вижу. Взываю к помощи». В таком
надрывном состоянии М. Цветаева встретила войну 41-го года, которая забросила её
в незнакомую Елабугу. Здесь 31 августа она оборвёт свою жизнь.
Но сбылись её предсказания. В эпитафии «Надгробие» сквозь дымку минувшего
она увидела судьбу своих стихов: «В шкафу — двустворчатом, как храм, / Гляди:
все книги по местам. / В строке — все буквы налицо. / Твоё лицо — куда ушло?»
Не останется без ответа и вопрос, куда уходит истинный творец. «Я себя схоронила
в небе» (ранее была только «гостем небесным»), — напишет поэт, а там на сакраль-
ной высоте «картою созвездий — прах / Рассыпается», одаряя благодатным светом
землю обетованную. Этот свет бесконечен, потому что у творца «стезя гривастая,
кривая, / Не предугадана календарём». У него свои измерения: «...Вечностью моею
правит / Разминовение минут». А это — путь в бессмертие.