6 / 10
¹10-12 – 2013 ã
6
Àëåêñàíäð Âèííè÷óê
ã. Ðîñòîâ-íà-Äîíó,
êàíäèäàò â ÷ëåíû
Ñîþçà ïèñàòåëåé
Ðîññèè
***
То время скрипнет на зубах,
То хрустнет яблоком
пространство…
Я эту жизнь купил за так,
И продавший её был странник.
…В придачу звёзды получил,
И сны, и небо голубое.
Сначала думал, – поспешил
Я с выбором, и всё такое,
Пока не понял, что к чему,
И сколько я на самом деле
Подзадолжал тогда ему
За шум листвы и синь в апреле.
Где он теперь, в каких краях
Бредёт нагой и необутый?..
Эх, пожалел тогда пятак,
Теперь вовеки должен буду.
***
Звёзды зажигаются над нами,
Не тревожит ветер сон листвы…
Догорает на оконной раме
Рдеющее пламя синевы.
Побегу, как в детстве, до утёса
Посмотреть на алый блеск
воды, –
Вдалеке услышу шёпот вёсел
И вернусь домой до темноты.
Вечеров томительные своды,
Счастья больше неоткуда
ждать…
Точно кто-то вдруг позвал
кого-то, –
Не меня ль закат во храм
встречать?
И не то, что б это храм природы…
Наша жизнь – вот
самый верный храм:
Дружбы нет, так призрачна
свобода,
Можно лишь молиться
по слогам.
Ñåðãåé Âîëîøèí
ã. Òàãàíðîã,
÷ëåí ìîëîä¸æíîé
ëèòåðàòóðíîé ñòóäèè
ïðè ÐÐÎ ÑÏ Ðîññèè
КАК ЖАЛЬ
Ты знаешь, заняться нам
больше нечем.
Конечно, начнём,
но в каком-нибудь скетче,
Приправленном скотчем
и хохотом гулким;
Мы вспомним все наши
ночные прогулки, –
Как руки касались
нежнеющей кожи,
И как пробирало, – кусая
до дрожи…
Дороже всё это, чем обжиг,
о Боже!
И хочется тоже натягивать
вожжи.
Всё это в стендапе каком-то
обсудят,
Утрируя нас до сплошного
абсурда:
Что наша ладья никакое
не судно,
И что безрассудно раздельна
посуда,
И что, как всегда, то, по сути,
подсудно,
И наша «кольчужка» с тобой
коротка;
Что ты в моей жизни –
чертовски редка…
Ты чувствуешь, как
под рукою рука?
Ты знаешь, как сложно
смеяться до крови,
Идя по стеклу,
так бессмысленно вровень?
Ты знаешь, как гвозди заходят
в ладони,
Когда я пытаюсь обняться
с тобою?..
Как холодно льётся
сквозь лобные доли
Моё осознание с болью без боя.
Когда отвечаешь на ласку
морозом,
И каждый удар под ребро
так осознан,
Мне хочется криком вопить
полоумным. –
Ты знаешь, любимая, как это
трудно?..
Плевать мне на хохот и адову
горечь,
Я знаю, ты больше,
чем это всё, стоишь.
Ты гробишь меня –
безысходная, то бишь.
…Чтоб сходу отвлечь, можно
и не беречь?
А, помнишь, тоску
и затасканный Googl,
Что гулко заполнил собой
каждый угол
В мозгу из запутанной
хлипкой проводки?
А вечер короткий, и вечные
пробки,
И мелом обводки на мокром
асфальте.
И страстные нотки... ну,
просто избавьте!
Ты знаешь, я выжжен тобой
и помечен,
Помешен, смешон…
и запутаны речи.
Но вечер поперчен так нежно
на плечи.
И каждый надрез для меня
поперечен.
Как жаль, что заняться…
Нам… больше…
Нечем.
Èðèíà Ìóäðè÷åíêî
ã. Øàõòû,
÷ëåí ìîëîä¸æíîé
ëèòåðàòóðíîé ñòóäèè
ïðè ÐÐÎ ÑÏ Ðîññèè
ПЕРВЫЕ КАПЛИ
O. R.
Расскажи мне,
как в сёлах у вас
дождь вызывают,
как, бывает, пыль затаится
перед взрывами первых
горячих капель,
а когда увлечёшься,
на изломе самой нежданной
секунды
спрошу я тебя о том,
чего ты не знаешь
(да и знать, конечно, не
можешь):
«Почему люди
Не могут не любить
друг друга?
Почему люди
Не могут друг друга
не убивать?
Почему всегда
два берега у реки,
один из которых
непременно зовётся «наш»,
а другой...»
Прохладной доброй ладонью
твоё молчание
ляжет на губы мои –
горячие, как первые капли,
что пушистую пыль готовы
взорвать...
ОДНА КОЛЫБЕЛЬ
Ты родился в Заречье,
Где серый волчок бродил,
И сказки сплетали ветви,
Пряча твою колыбель.
Пела тебе мама-птица, –
Как вырастают цветы
Из капель крови.
И знал остроухий месяц –
Волчок его сторожит.
Я родилась далеко-далеко
от твоей Реки.
Здесь сказки – плесень
на стенах домов,
Приговорённых на слом.
Из наших чёрно-багровых луж
совсем ничего не растёт.
Но вот я тихонько сползаю на
край кровати:
«Баюшки-бай…»
И вижу не месяц, а хитрую
серую морду в окне.
Я знаю –
У нас с тобою была одна
колыбель.
***
Лови корзинкой ладоней
Мою переспевшую голову:
С корочки губ не станешь
Имя своё сцеловывать
(да и не губы вовсе –
так, лопнула кожица,
может, у сливы, может...)
Буквы от солнца съёжатся,
Жёлтую мякоть выплакав –
В слёзных сухих
кристалликах...
Пальцы в замок!.. Слышишь? –
Новые сливы падают.
Ìàðèÿ Ñêëÿðîâà
ã. Ðîñòîâ-íà-Äîíó
êàíäèäàò â ÷ëåíû
Ñîþçà ïèñàòåëåé
Ðîññèè
СТАРЫЙ БЛЮЗ
В.К
.
Вот – почти позабылся мне ты…
Я не плачу теперь на рассвете,
И размытыми стали черты
На хранимом в сознанье
портрете.
Не мерещится голос мне твой.
Я не жду, что придёшь,
вечерами.
И, когда возвращаюсь домой,
Не хожу по району кругами, –
Не надеюсь столкнуться
с тобой.
Счёт уже не веду я неделям…
И теперь приглашает другой
Прогуляться по тёмным аллеям.
И теперь я всё больше смеюсь…
Но всегда от сердечного жара
Задыхаюсь, когда старый блюз
Мне чужая играет гитара.
МАЛАЯ РОДИНА
Я тебе расскажу, что такое
– дышать Малой Родиной.
…В теле города
тёплой аортой пульсирует Дон.
Я на даче – трёхлетняя – жадно
тянусь за смородиной:
Съесть бы горсть и нечаянно
соком испачкать ладонь.
Дед мне душу тревожит
казачьими песнями вольными,
Что об удали, участи –
биться за Дон – праотцов.
Рвётся ветер, и море степей
покрывается волнами…
Рвётся ветер в Ростов – город
воинов, город купцов.
Старый двор. Старый друг –
цвета спелого колоса волосы.
Наш шалаш засыпают
шуршащей листвой тополя.
Помню первый полёт:
до свидания, взлётные полосы!
Друг толкает качель, – из-под
ног убегает земля.
Я впервые влюбляюсь.
То мукой своей, то фортуною
называю слетающий
с ЦУМовых стен бой часов.
Юной ночью февральской под
песню твою шестиструнную
Мы целуемся, грея
пространство теплом
голосов…
Вот мне двадцать.
Гуляем с друзьями
по Пушкинской улице.
Стела в сумраке синем сияет,
как будто свеча...
Мы поём о любви,
и мы знаем: любовь эта сбудется!
...А гитара устанет –
прижмётся к изгибу плеча.
Запах ветра степного вплетётся
мне в волосы русые,
И волной бирюзовой во взгляд
мой впитается Дон…
Окропят сердце грустью
просторы бескрайние русские.
Дух мой будет свободой
казачьей бунтарской
крещён.
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
Òâîð÷åñòâî ìîëîäûõ