6 / 8
«Ïîêëîí òåáå, çåìëÿ Äîíñêàÿ!»
¹8-9 – 2012 ã
6
Я не просто люблю Ростов. Наша любовь взаимна.
Он видел меня всяким. Совсем зелёным студентом в моднячем венгерском батнике, американс-
ких джинсах, с дипломатом в руке. Молодым мужчиной, продающим рыбу на Центральном рынке,
в засаленном пуховичке, увешанном рыбьей чешуей, как новогодняя елка шарами и мишурой.
Зрелым мужем в солидном костюме с галстуком – во время юбилея любимой газеты.
В свою очередь я тоже видел Ростов всяким. Занесённым снегом, заледенелым, тщетно пытаю-
щимся согреться. Облизанным весенними ветрами, несущими пыль, противно скрипящую на зубах.
Изнывающим от зноя, потным, плохо соображающим от жары. Закованным в осенние облака, из
которых падали капли, вдребезги разбивающиеся об асфальт. Мы с городом, как супруги, прожив-
шие вместе неимоверное количество лет, когда жену невозможно шокировать растянувшимися до
колен семейными трусами и жесткой, как сапожная щетка, щетиной мужа, а мужа – заношенным
халатиком и старыми бигуди жены.
Но вот со снегом на Пушкинской в разгар апреля я столкнулся впервые…
Дорогие мои ростовчане.
Я знаю множество ростовчан. Один из них пришёл на рынок – купить свежей
рыбки. Было это в 90-е годы прошлого века. Стояли мы, реализаторы рыбы, в
ряд: я, кучерявый еврей Пашумянский, горбоносый кумык Мурад, узкоглазый
калмык Мутл, украинец Дима Савчук и так далее. Можно сказать без особого
преувеличения – весь бывший СССР в миниатюре.
– Вот донской казак, – сказал мужик, глядя на меня, и процитировал Пуш-
кина. – «Меж ними зрится и беглец с брегов воинственного Дона, и (взгляд на
Пашумянского) в черных локонах еврей, и (дальше стоял Мурад) дикие сыны
степей,.. калмык..» (это Мутл), – далее мужик запнулся, зацепившись глазами
за Диму Савчука.
– Что? – съехидничал я. – Не получается? Ни «рыжего финна», не «башкира»,
ни, тем более, «ленью праздного цыгана»? Странно бы было их здесь увидеть!
Цыгане рыбой не торгуют! И Мурад, между прочим, сын гор, а не степей!
Видели бы вы его глаза в тот момент! Они стали похожи на дореформенные медные пятаки. Но
понять мужика можно. Торговец рыбой цитирует наизусть пушкинских «Братьев-разбойников».
Ну, по крайней мере, знает близко к тексту. Ужас! Первый признак Апокалипсиса!
Были ещё встречи с ростовчанами самых разных слоёв – бизнесменами, бандитами, журнали-
стами, чиновниками, работягами, бомжами. Один миллионер общался с нами, бедняками, на рав-
ных. Бомж Петрович, который жил при рынке, узнав, что мы с Колей, моим партнером по бизнесу,
живём в районе, стал посматривать на нас свысока. Меня, честно говоря, озадачивал этот взгляд,
всё-таки мы – благополучные члены общества, а Петрович – его «отброс», деклассированный эле-
мент. Но однажды, под водочку, я узнал о составленной им «Табели о рангах». На первом месте там
стояло местное начальство, далее шли обычные люди, а в конце – ростовские бомжи. На втором
– начальники из глубинки, её рабочие, крестьяне с интеллигенцией и бродяги. То есть, по версии
Петровича, мы были на целых два уровня ниже его. Озадаченный, я на всякий случай переспросил,
действительно ли он считает, что местные бомжи выше провинциальных начальников?
– Ну, конечно! – подтвердил Петрович.
– Да почему?
– Да потому! Сам подумай! Это же столица, только южная! Ворота Северного Кавказа! Тут все
крутые! Даже бомжи!
Погружение в века
Мне больше всего нравится Пушкинская. Почему, не знаю. Честное слово. В Ростове много
знаковых мест. Большая Садовая (когда-то называвшаяся фамилией классика марксизма-ленинизма),
Ботанический сад, Левый берег Дона. Но, шагая по Пушкинской, я испытываю странное, острое
чувство погружения в века. Словно чёрные воды минувшего подступали к моему подбородку, я
глотал пряной холод, ощущал на губах капли прошлого и тянулся на цыпочках вверх, чтобы не
погрузиться в поток, не захлебнуться. Слышал голоса людей, стук карет, ржанье лошадей, скрип
пуль, шомполом вбиваемых в дуэльные пистолеты, свистки городовых, шелест дамских юбок,
натянутых на жесткий кринолин. Ноздри ловили ароматы дамских духов и сдобных французских
булочек с хрустящей корочкой, вонь ядрёного конского навоза да дёгтя с яловых сапог светских
щеголей, удушающий смрад печного дыма и плохо выделанной свиной кожи. По Пушкинской до
сих пор бродят печальные тени тех, кто когда-то считал себя столпом общества и центром мироз-
данья, не подозревая, что «глория мунди» проходит до удивления быстро. Если Большая Садовая
– это мозг города, Ботанический сад – его легкие, а Левбердон – главный нерв, то Пушкинская
– это душа Ростова.
Здесь я говорю с ним по душам…
Здесь случаются странные истории.
Однажды, прогуливаясь вечером по Пушкинской, я столкнулся с гопниками. Уже приготовился
расстаться с с мобильником и деньгами. И вдруг один из ребят спросил.
– Дядька, а вы можете меня напугать?
– Зачем? – опешил я.
– Да на меня икота напала. Обычные средства не помогают. Кореша говорят, если напугать,
то всё пройдет.
Я пожал плечами, оскалился, вскинул руки над головой – так мультяшный Волк, настигший
Зайчика, поднимает лапы с когтями – сделал страшные (как мне казалось) глаза и зарычал.
Молодой человек отпрянул, я так думаю, от неожиданности. Его приятели деликатно заржали.
– Что? – спросил я. – Страшно?
– Не очень, – гопник кусал губы, чтобы не расхохотаться.
– Ну, извини, – я развел руками. – Не получилось! Я старался, ты же видел…
Я числюсь по России…
Люблю останавливаться около памятника Пушкина. Вспоминаю фразу, которая приписывает-
ся великому африканскому поэту: «Имея красавицу жену, чувствуешь себя так, словно держишь в
руках Библию, поскольку твоя вторая половина – это рай для глаз, ад для души и чистилище для
кармана!» Выражение в стиле Александра Сергеевича.
Сегодня спросишь любого школяра-недоучку, каких поэтов он знает, и в ответ услышишь:
«Пушкина!» Это не потому, что ученик читал и возлюбил его стихи. Он просто фамилию запомнил.
Лёгкая фамилия, не Пастернак и не Мандельштам. Так что это не показатель
популярности «солнца русской поэзии».
«А что показатель?» – спросите вы. Да вот они самые! Анекдоты.
Ну, к примеру, едет Александр Сергеевич верхом на кобыле, а друзья, увидев
это, решили его подколоть. Сочинили каламбур: «Пушкин на коне, как капитан
на корабле». В ответ на это поэт поднимает кобыле хвост и говорит: «Господа,
начинается шторм, пройдите, пожалуйста, в каюту!»
Кто ещё так изящно мог послать дураков в ж…?
При этом я не беру матерные анекдоты, коих в Интернете прорва. Если
заменить в них Александра Сергеевича на поручика Ржевского или Василия
Ивановича, смысл не изменится. Вся фишка в том, что Пушкин хоть и зол, и
ироничен, и языкаст, однако на матершину не срывается. Как в анекдоте про по-
лицмейстера Кандыбу, который заявляет задержанному за хулиганство поэту, что
тоже сочиняет стихи, и жалуется, что никак не может подобрать рифму к фразе:
«Рак не рыба!» Пушкин рифмует немедленно: «Рак не рыба – дурак Кандыба!»
– «А если наоборот, – не унимается полицмейстер. – Рыба не рак!» – «Тогда:
Кандыба дурак!» Интересно, анекдот появился в то время или немного позже?
Как бы живой, не анекдотный, Кандыба реагировал на насмешки Пушкина?
А вот и венец жанра: «Однажды Александр Сергеевич увидел молодого человека в мундире
Царскосельского лицея. Спросил: «Вы, вероятно, выпускник лицея?» – «Да, я прикомандирован к
гвардейскому полку. А вы тоже его заканчивали?» – «Да!» – «И где теперь служите?» – «Ну, – зап-
нулся Пушкин, – я числюсь по России»…
Бес дальних странствий
Мне чудится, что Пушкинская делит Ростов надвое, рассекая его в пространстве и времени
острой невидимой линией. И когда я стою на этой линии, то наливаюсь силой. Но не грубой,
физической силой грузчика или молотобойца, а тонкой, эфирной, интеллектуальной силой людей
творческих профессий.
Даже не пойму, почему так остро чувствую город... Ведь родился я в степях Казахстана, в
городе, которого нынче нет, на его месте – голая степь. А потом жил в Украине, вдыхая запах трав
Малороссии и топча тропы, по которым хаживали в незапамятные времена Тарас Бульба с сыно-
вьями. Наконец, судьба занесла меня в южные жаркие степи. Но, осев на одном месте, я все равно
продолжаю несколько раз в год путешествовать. Иногда даже, не особо к этому стремясь. Так по-
лучается. И если сейчас мне предложат поменять мой большой мир на маленькую Пушкинскую,
чтобы я жил в пределах этой улицы, никуда не выезжая, я, скорее всего, откажусь. Пусть это будет
нелегкое решение, очень уж предложение заманчивое… Но я не вправе превращать мою террито-
рию свободы, в золотую клетку. Понимаю мужчин, которые всю жизнь не женятся. Они боятся, что
брак даже с любимой, желанной и единственной может стать для них такой клеткой.
«Подумаешь, какой путешественник, – скажет какой-нибудь скептик. – Где он деньги берет на
поездки с его то зарплатой провинциального журналиста?»
И будет прав. Потому что иногда я расстегиваю портмоне, считаю купюры и понимаю, что кресло
в салоне междугороднего автобуса придется заменить на кресло у телевизора в своей комнате. Что
дороги моих скитаний пройдут не через горячий асфальт раскаленных летних мегаполисов, а через
задние сидения красносулинского такси «две семерки» и около унылых полок провинциальных су-
пермаркетов. Что пути моих приключений неизменно упрутся в окошко Сбербанка, где выяснится,
что суммы гонораров, полученных за публикации, не позволят мне выехать за пределы области.
Но я знаю, что иногда всё меняется, потому что существует Некто. Я вижу, как к Нему под-
ходит прокаженный и говорит: «Господи, если хочешь, можешь очистить меня!» И Он говорит:
«Очистись!» Я наблюдаю за женщиной, двенадцать лет страдавшей кровотечением, которая сквозь
толпу пробирается к Нему и, касаясь Его одежды, выздоравливает. Я слышу, как слепцы кричат:
«Помоги нам, Господи, сын Давыдов!» Он спрашивает: «Что вы хотите от Меня?» Они в ответ:
«Чтобы открылись наши глаза!» И глаза открываются…
Он знает, что во мне живёт бес, называемый бесом дальних странствий. Он мог бы вылечить
меня, бесноватого, но почему-то не делает этого, наоборот, неизвестно почему иногда утоляет го-
лод моего беса. И тогда на меня словно с неба сваливаются поездки в Москву, Санкт-Петербург,
Воронеж, Брянск, Большое Болдино, Дивеево. Среди сотен, даже тысяч претендентов, выбор вдруг
падает на меня. Чем я лучше своих соперников? Ничем. И я понимаю – промысел.
Знаю, что Он никогда не позволит моему миру замкнуться на Пушкинской.
Потому что Пушкинская – это ещё не весь Ростов.
А Ростов – ещё не вся Россия.
Да и Россия, кстати, ещё не вся планета...
Председателю Правления Ростовского регионального отделения
Союза писателей России, Редактору литературной газеты
г. Ростова-на-Дону и Ростовской области «Донской писатель»
Береговому А.Г.
Уважаемый Алексей Григорьевич!
18 сентября 2012 года состоялось подведение итогов областного литературного конкурса «По-
клон тебе, Земля Донская!», посвящённого 75-летию Ростовской области. Этот конкурс был орга-
низован РРО СП России при поддержке Министерства культуры Ростовской области, что придаёт
данному мероприятию достаточно высокий статус и предполагает чрезвычайно серьёзный уровень
компетентности при отборе конкурсных произведений и большую степень ответственности при
их оценке.
Специальными и поощрительными призами областного конкурса были отмечены из восьми
призёров сразу двое шахтинцев (фактически 25 % от общего числа призёров): Татьяна Долгопо-
люк – за стихотворение «Откровение»; Ирина Мудриченко (Гладкая) – за стихотворение «Баллада
о несбыточном городе» /«за авторский взгляд на актуальность темы о жизни родного города»,
согласно официальной формулировке жюри конкурсной номинации «Поэзия» в составе членов
Ðåçîíàíñ:
Îòêðûòîå ïèñüìî â Ðîñòîâñêîå ðåãèîíàëüíîå
îòäåëåíèå Ñîþçà ïèñàòåëåé Ðîññèè
СПР И. Кудрявцева, В. Моисеева, Ю.Ремесника, Г.Студеникиной, А.Ковалёвой/. Сначала этот факт
вызвал у нас чувство удовлетворения.
Однако, когда во время церемонии награждения стихотворение И. Мудриченко прозвучало пу-
блично, его содержание буквально шокировало присутствовавших на мероприятии шахтинцев.
Мы понимаем, разумеется, что каждый гражданин РФ имеет конституционное право на свободу
творческого самовыражения, любая творческая личность имеет также право писать «что угодно и
о чём угодно», публиковать своё творчество в средствах массовой информации и коммуникации.
Но мы весьма озабочены тем, что следующим шагом столь статусного мероприятия, каковым,
несомненно, является юбилейный областной литературный конкурс, воспевающий красоту и не-
повторимость нашей «малой родины», наших замечательных земляков, должна стать публикация
стихотворного произведения И. Мудриченко, в котором чрезмерно сгущаются краски социальных
проблем нашего города, через личное негативное восприятие автора.
Мы – патриоты своего города и больше согласны с тем, что «на карте Ростовской области есть
город шахтерской доблести, как признак почетной вахты. Само его имя –Шахты…» (Н.М.Скребов,
уроженец нашего города, лауреат Общественной премии им. Алексея Недогонова, поэта-фронтовика,
еще одного нашего выдающегося земляка). Город Шахты – город десяти олимпийских чемпионов,
нескольких десятков Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда, город ветеранов
шахтёрского труда, город студентов, город науки, культуры и искусства, город талантов во всех про-
явлениях творчества. Городская Дума и Молодежный Парламент инициировали присвоение городу
Шахты почетного звания «Город Воинской Славы». Пакет необходимых документов уже подготовлен
и направлен на рассмотрение в Администрацию Президента Российской Федерации.
Именно поэтому нам так больно, что И.Мудриченко показала наш (и свой в том числе!) родной
муниципалитет городом «отцветающих шлюх», «плюющимся матом в мутный прищур рассвета»,
«юность до капли вылив в глотки дорожных люков…», фактически городом пьяниц и наркоманов,