5 / 8
5
¹8-9 – 2012 ã
«Ïîêëîí òåáå, çåìëÿ Äîíñêàÿ!»
в хутор на мотоциклах. У них пехота была моторизованная. Вели себя нагло, перестреляли всех
кур и гусей в хуторе. Охотясь за ними, громко хохотали. Резали свиней, забирали молоко, яйца. А
вот когда отступали, у них под носами от мороза висели сосульки, на себя они напяливали всё, что
могли, куда и подевалась их уверенность. А когда начинали «говорить» наши «катюши» (это уже
пишу со слов моей мамы), они панически кричали и уносили ноги, кто быстрей.
В моём детском сознании остались звуки и картинки войны. Это проявлялось в моих детских
снах. Уже закончилась война, а огненное небо со светящимися сполохами на нём и разноцветными
письменами снилось ещё много и много лет.
Я хорошо помню тот день, когда закончилась война. Мне уже тогда шёл шестой год. В этот день
гремела музыка на весь хутор. Все бежали на площадь, Целовались, пели, плясали, плакали. Все
эти бурные чувства слились в одно огромное чувство ликования. Мама и бабушка тоже радовались
вместе со всеми, а вернувшись домой, горько-горько плакали. Помню, всей семьёй мы сели за стол.
На столе стояла фотография папы, в рамочке – его еловая веточка, рядом – зажжённая свеча. За
столом сидели долго, до поздней ночи вспоминали папу таким, каким помнили его. Вспоминали
довоенную жизнь, как нам было хорошо всем вместе.
Эта традиция осталась у нас до сегодняшнего дня: собираемся всегда в дни рождения папы и
мамы, в день гибели папы и в День Победы. Мама больше не вышла замуж, жила одна и воспиты-
вала нас троих.
А еловую веточку мама долго-долго хранила как память об отце. В шестидесятые годы веточ-
ка совсем рассыпалась. Мама пережила это очень болезненно. Мы заменили эту веточку свежей
и потом периодически ещё не раз заменяли. Эту традицию мы сохранили до
сегодняшнего дня.
Глава 2. Подоконник
После гибели папы в сентябре 1943 год бабушка жила вместе с нами до
весны, а потом ушла жить к дочери Марии. Уход бабушки Ани мама приняла
болезненно. Она боялась за нас. Мы практически остались без присмотра, осо-
бенно я. Мне к этому времени исполнилось четыре года. Летом ещё, куда ни
шло, за мной присматривали старший брат Саша и старшая сестра Валя. Брату
Саше шёл уже тринадцатый год, а сестре Вале исполнилось восемь. А вот когда
началась школьная пора, меня оставляли дома одну.
Мама ранней зарёй уходила на работу, а Саша и Валя – в школу. Позавтракав
вместе с ними какой-никакой похлёбкой или кукурузной кашей, я б:ыла предо-
ставлена самой себе. До наступления холодов меня оставляли в летней кухне,
а хату замыкали на замок.
Пока на улице было тепло, я играла во дворе. Со двора мне уходить не
разрешалось. Вот я и бродила по двору или по саду. Собирала оставшиеся фрукты или строила в
кустах «хатки». Их я потом обыгрывала с куклой. Кукла у меня была большая, красивая (по моему
мнению). Она мне досталась от сестры Вали, а ей её сшила мамина знакомая модистка из тряпок.
Звали её Катей. Ходила в гости с ней то к одной «хатке», то к другой. Я была хозяйка, «готовила»
угощения, а кукла Катя была моей гостьей. Иногда ко мне приходили мои ровесницы-подружки
Рая и Лида. Им тоже хотелось поиграть этой куклой. Вот тогда игра у нас получалась очень инте-
ресной. Мы играли не только куклой, но и мячом. Мяч у нас был из воловьей шерсти, тяжёлый и
очень больно бился, но мы всё равно играли им.
С наступлением холодов меня уже замыкали в хате. Я была одна до возвращения Вали из
школы. Мне было очень грустно одной. В хате с каждым часом становилось холоднее и холоднее.
Печка, вытопленная камышом, быстро остывала. Я натягивала на себя всё, что могла натянуть,
поднималась на подоконник, смотрела в окно и ждала Валю.
Зимы в ту пору были очень суровые и снежные. Ни один соседский двор, ни один сад не заносило
снегом так, как у нас. Наш двор засыпало снегом до самой трубы хаты, а сад – до макушек деревьев.
Спасибо соседям, они часто нас откапывали и помогали расчищать дорожку до калитки.
Ещё нас выручало то, что сарай был у нас довольно-таки большой и под одной крышей с хатой.
Сарай мы называли конюшней, и вот почему. Эту хату строил дед Александр, папин отец. Когда
он бывал дома, то ставил своих лошадей в него и называл конюшней. Поэтому мы тоже его на-
зывали конюшней. Так вот, запасной ход в конюшню был из коридора хаты. На случай непогоды
мама с Сашей нанашивали в него сена для коровы и телка, камыша для топки печи, запасались
водой. Вход в погреб был тоже из коридора. И так на время непогоды мы были обеспечены всем
необходимым.
Оставшись одна, я взбиралась на подоконник и смотрела на сугробы, которые возвышались
прямо у меня перед глазами, да на зимнее небо. А оно было разным – иногда мрачно-серым и низким,
со свинцовыми тучами, висевшими чуть выше моих глаз. Тогда и в хате было мрачно, холодно и
неуютно, и мне было тоже холодно и неуютно, и очень-очень грустно. А в солнечные, ясные дни
любила я наблюдать за небом. Оно было высокое, голубое, с лёгкими барашками облаков. Снег
сверкал на солнце, и в хате было светло, и мне казалось, – теплее и уютнее.
Однажды, как и всегда, находилась я на своём подоконнике. Вдруг вижу, к окну подходит
большая, очень большая серая собак. Она остановилась напротив окна на высоком сугробе и ста-
ла смотреть на меня. Глаза у неё жёлтые с красным оттенком, и она так пристально смотрела на
меня, прямо мне в глаза, что мне стало жутко. Спрыгнула я с подоконника и спряталась за печкой.
Я забралась на верх предпечника, улеглась, пригрелась и уснула.
Когда Валя пришла из школы, то очень испугалась, потому что не могла найти меня. Она стала
меня громко звать, но я так крепко уснула, что не сразу услышала её, а когда услышала, проснулась,
вылезла из своего укрытия. Валя беспокойно спросила меня: «Почему ты забралась туда? Я очень
испугалась за тебя». Но я ей ничего не рассказала о собаке. Вечером, когда собрались все за ужином,
мама рассказала о том, что в хуторе появились волки. Они у соседей Шелдяковых вырезали овец
в загоне. Предупредила Сашу и Валю не ходить в школу и из школы поодиночке. «Собирайтесь
группами, берите колотушки и жестянки, бейте по ним, создавая больше шума.» Тогда я рассказала
о собаке. Мама беспокойно посмотрела на меня и сказала:
– Дочечка, это, видно, была не собака, а волк. Я прошу тебя, больше на подоконник не влезай,
а играй за печкой. Правильно, что ты ушла с подоконника сама, а то Бог знает, чем бы закончилась
эта встреча.
С тех я стала ждать Валю под столом около окна, сделав там себе хатку. Играла под столом до
тех пор, пока мама не сказала, что волков в хуторе уже нет, их выбили. Тогда я снова перебралась
на свой любимый подоконник.
Глава 3. Детство моё босоногое
Отполыхала Великая Отечественная война, отбушевал победный май с великим Днём Победы,
в котором слились все чувства людей: гордость за победу, боль потерь, радость за своих оставших-
ся в живых родных и близких.
После войны в хутор вернулось очень мало мужчин, да и те почти все искалеченные. Они стали
бригадирами, учётчиками, заведующими фермами, а женщины, как и во время войны, оставались
основной физической силой в колхозе.
Работали в колхозе по шесть дней в неделю, трудились от ранней зари до поздней ночи. На себя
работать оставались только выходные дни да ночи. Женщины объединялись в группы, чтобы легче
и не страшно было работать по ночам. Косили сено своим коровкам, били камыш, чтобы было чем
топить печь, шили, штопали, варили.
За работу в колхозе начисляли за каждый день один трудодень. Как горько шутили женщины,
говоря: «Работаем за
палочку».
А на эту палочку в конце расчётного года давали в лучшем случае
один килограмм пшеницы, а то и меньше. А у каждой вдовы – по три, а то и по пять детских ртов.
Вот и накорми их. Были даже и такие случаи, когда в конце года женщины оставались в долгу
перед колхозу, потому что в течение года они обедали на полевом стане или брали продукты в долг
в колхозной кладовой.
На
двор
каждого колхозника накладывался денежный и натуральный налог, независимо от того,
имеет он или не имеет хозяйство. Обкладывалось налогом каждое плодоносящее дерево. Поэтому
многие вырубали сады, а некоторые, и мама тоже, перестали ухаживать и обрабатывать их. Сады
заросли травой и
порослью
так, что в терновых кустах стали жить лисы и таскать кур. Пришлось
всем хуторянам выживать таких соседей. Заброшенные сады плоды всё же давали. Мы их собирали,
а мама заготавливала
на
зиму. Сушила вишню, яблоки, груши, тёрн. Мочила в глиняных макитрах.
Какое
подспорье
было зимой!
А мы
с сестрой Валей
носили
фрукты продавать на пристань, чтобы
на эти
деньги
купить саржи и пошить форменные школьные платья и фартуки.
Пристань от хутора была довольно далеко, километров пять. Идём и по дороге мечтаем: «Вот
бы сейчас перед нами простёрлась скатерть- самобранка, а на ней появились бы изысканные замор-
ские яства, как в сказке Аксакова «Аленький цветочек».
Колхозники не имели паспортов, поэтому не могли поменять место жительства и работу. Дети
их автоматически тоже становились членами колхоза. Без собственного огорода выжить было не-
возможно.
Мы, дети, старались маме помочь во всех домашних делах. Каждый из нас имел свои обязан-
ности и за них отвечал. Мама вставала очень рано ещё задолго до рассвета, чтобы
успеть что-нибудь приготовить и оставить нам поесть на целый день. Спичек в
те годы не было у большинства хуторян. Поэтому огонь – как говорили, «жар»
– доставали друг у друга. В нашей семье это было задачей Вали, старшей сестры.
Как увидит дымок из трубы у кого-нибудь из соседей, сразу хватает жаровню и
бежит за угольками.
Нас мама не будила по утрам, но мы сами поднимались довольно рано, чтобы
помочь маме. Я должна была отогнать телёнка на луг, а гусей на речку. Вечером
телёнка надо было найти на лугу и пригнать домой. Гуси по вечерам прилетали
сами. Мы их подкармливали кукурузой, выращенной в огороде. Но в первую пос-
левоенную осень их кто-то пострелял. Прилетел один только гусак. Мы и мама
были потрясены случившимся. После этого мама гусей больше не заводила.
Валя отвечала за порядок в хате и во дворе. Я ей помогала в этом.
Брат Саша часто по утрам уходил на рыбалку на реку Маныч или на озеро.
Ловил он рыбу и раков.
Утром, закончив все дела по хозяйству и проводив маму на работу, в бригаду,
Валя говорила мне: «Зина, давай, пока нет жары, пойдём огород тяпать. На что я
Вале отвечала: «Валя, а давай в лыски или в кремушки поиграем. А огород потом потяпаем». Она
мне отвечает: «Нет, Зина, сначала потяпаем». Я опять за своё: «Да мы немножко». А Валя хоть и
старше меня, но ещё тоже ребёнок, и ей очень хочется поиграть, и она в конце концов соглашается.
Вот мы проиграем всё прохладное время, а в самую жару идём тяпать огород. Валя с досадой гово-
рит мне: «Вот ты, Зинка, какая, всегда меня собьёшь с толку. Видишь, как по жаре тяжело тяпать».
Я молчу, тяпаю свою делянку. Она продолжает: «Да и я, дурочка, соглашаюсь. Всё, больше ты
меня не собьёшь. Завтра тяпать пойдём с самого утра». Но подходит завтра, и всё повторяется. Но
задание мамино мы всё равно выполняли всегда.
Прополов заданный участок огорода, мы бежали купаться на речку.
Речка для нас была благодатной отдушиной, на ней мы отдыхали душой и телом. После купания
Валя на правах старшей организовывала обеды, но еда была настолько однообразной, обезжиренной,
что порой не хотелось есть. Всегда хотелось чего-нибудь мясного, вкусненького. Но мясное было
только по праздникам. Тут уж мама выказывала все свои умения. Она очень вкусно готовила, если
было из чего. Какие вкусные она пекла пироги, пирожки, готовила жаркое – пальчики оближешь.
Но это случалось крайне редко.
На огороде у нас росли все овощи и сладкий тростник. Из сока его мама варила мёд. Сеяли
делянку ржи и большой участок кукурузы. Кукуруза была нашим основным продуктом, и не только
нашим, но и живому нашему хозяйству. Она заменяла нам хлеб. Её мы стерегли по просьбе мамы,
«как зеницу ока», от чужого и своего скота: не дай бог, залезет на кукурузный участок. Погубит
урожай, а нам зимой голод. Печь мы топили в основном камышом, иногда дровами и кизяком. Всё
это летом мы заготавливали вместе с мамой. В общем, трудились, как муравьи.
Детство моё босоногое,
Хуторское моё, безотцовское,
Росою утреннею умытое,
Волною речною отмытое,
Жарким солнцем прокалённое,
Непосильным трудом закалённое.
Äèïëîì III ñòåïåíè
Ñåðãåé Áåëèêîâ (Êðàñíûé Ñóëèí)
Ðîñòîâ â
àïðåëüñêîì ñíåãó
Эссе
– Это Пушкин? – Нет, это его памятник!
Снег падал на улицу Пушкинскую нагло, с каким-то нахальным вызовом, мол, ну и что с того,
что на календаре апрель, а я вот плюю на вашу весну, хочу и рассыпаю свои снежинки, и ничего
вы мне не сделаете! Скорее всего, он понимал, что месть за наглость последует незамедлительно,
что в считанные минуты он будет безжалостно раздавлен и искалечен крепкой кожаной и дерманти-
новой обувью ростовчан, которые затем брезгливо стряхнут с бот и туфлей пожамканные грязные
сгустки… Но снег падал, даже завиваясь при этом в спирали легкой пурги.
Засыпанные белыми пушистыми хлопьями у памятника Пушкину стояли парень с девушкой.
Маленькие, худенькие, узкоглазенькие. Я сначала подумал, что это китайцы или корейцы, но отро-
ковица вдруг заговорила по-русски. И я вспомнил, что в России живут буряты, башкиры, калмыки
и якуты. Хотя вряд ли это были якуты. Скорее, калмыки.
– Это Пушкин? – спросила девушка робко.
– Нет, – важно изрек юноша, – это не он!
– А кто?
– Это его памятник!
Я фыркнул, поражаясь уникальному чувству юмора. Парень посмотрел на меня без улыбки,
удивленно. Я подавился смешком, поняв, что калмык не шутит. Он сказал серьезно, так сказать,
констатировал факт.