2 / 8
Êóëüòóðíàÿ æèçíü Ðîñòîâà-íà-Äîíó
2
работал литературным сотрудником в Во-
енном издательстве и в редакции газеты
«Слово бойца». Николай Константинович
пишет так: «Война меня многому научила.
Это была школа, заставлявшая писать о том,
что видел и пережил». В начале войны им
было написано стихотворение «Дочурка»,
впоследствии положенное на музыку и по-
любившееся солдатам.
На далёких походных привалах,
И в суровых бессонных ночах,
Ты всегда предо мною вставала
С этим плюшевым мишкой в руках.
И ночной порой угрюмой
Становилось мне теплей.
Как приятно мне было подумать,
Что тыдремлешь в кроватке своей.
Припев:
Любимая, далёкая
Дочурка черноокая!
Крепко мишку укрой,
Скоро кончится бой –
Твой отец вернётся домой.
Публицистико-призывные стихотворе-
ния, носившие поначалу несколько общий
характер, начали постепенно вбирать в себя
конкретные факты, дольше и подробнее
останавливаться на героических событиях
войны, на отдельных характерах. Наряду с
приказывающей, повелительной интонаци-
ей, сопровождающей фразеологию призыва
(«Ни шагу назад!», «Отстоим Родину!»,
«Вперёд на врага!» и т. д.), появилась
интонация рассказа, повествования, что
свидетельствовало о вызревании в сфере
публицистики различных свойственных
ей жанров и жанровых разновидностей,
например стихотворной корреспонденции,
очерка, рассказа, сюжетного стихотворения,
а затем и баллады. Такими были, например,
стихи Александра Рогачёва, который снимая
шапку «перед песней, рождённой и сражаю-
щейся в бою» и сам писал такие же:
Друзья сказали,
Что я пал в бою.
И наш любимец, наш веселый писарь,
Смахнув слезу,
Взглянул на ротный список
И вычеркнул фамилию мою.
А я приполз,
А я приполз к утру
К нему в блиндаж,
И вместе мы уснули…
Я почему-то верю, что умру
От радости, а вовсе не от пули.
Публицистика второго года войны всё
чаще впускала в себя лиризм, насыщалась
конкретными деталями и приобретала боль-
шую, чем в начале войны, реалистическую
объёмность и многомерность. Стихотвор-
ные публицистические рассказы, обычно
основывавшиеся на реальных фактах, писа-
ли почти все поэты, работавшие в военных
газетах.
«Общение писателей с народом в эту вой-
ну, — говорил А. Прокофьев, — было, как
никогда, тесным и действенным». Именно
тесной и действенной связью с народной
жизнью и объясняются крупные художе-
ственные удачи поэзии в те тяжёлые годы.
В способности жить одною жизнью с наро-
дом, ощущать себя равновеликой частицей в
океане национальной жизни, черпать оттуда
свои силы сказывается тесная преемствен-
ность советской поэзии с русской классикой
и с поэзией предшествующих советских
лет. В отличие от прежних эпох единичный
голос поэта теперь мгновенно озвучивался
сотнями тысяч газетных полос. Это, есте-
ственно, сильно повышало агитационное
и иное воздействие стиха на читательскую
аудиторию, накладывая особую ответствен-
ность на поэта. Такой, например, стала «Бал-
лада о верности» Анатолия Калинина:
«Когда смолкает на переднем крае
Зловещий пулеметный говорок,
Мы, вахту сдав, всем взводом уезжаем
В отбитый у фашистов хуторок…
…Встречает нас знакомый старый пес.
Стоит и смотрит слеповатым глазом…
…Где только ветер черною золой
Теперь шуршит на выжженном дворе…
Далее идет длинный повествовательный
рассказ о тех, кто жил в этом доме, были хо-
зяевами старого пса. Седой сосед поведал о
том, что в этом доме жила его дочь с детьми,
ставшая вдовой в первые месяцы войны.
«Жила сурово, замкнуто, без слез…».
Потом
в деревню вошли немцы
. «…Потом высокий
молодой фельдфебель/ Пришел к хозяйке в
спальню на заре…»
. «охотника до солдат-
ских русских жен» нашли утром с перере-
Àíòîíèíà Ïîïîâà. Èñòîêè ñîâðåìåííîé ðîñòîâñêîé ïîýçèè. Ýêñêóðñ â ïðîøëîå – 5
занным горлом, и женщину с маленькими
детьми заперли в доме и сожгли…
«…Дом догорел дотла, и старый пес
Остался одиноким сиротою.
С тех пор живет один на пепелище
И все золу лохматой лапой роет,
И все чего-то ищет, ищет, ищет,
И по ночам о чем-то долго воет».
Поэтическая публицистика была непре-
менным и боевым участником каждого дня
военной страды. В лучших своих произве-
дениях она сочетала острую отточенность
публицистической формы, глубочайшую
ненависть к врагу с горячим гуманизмом,
пролетарским интернационализмом, с глу-
бочайшей верой в торжество человечности.
Этот великолепный и сложный сплав и при-
дал поэтической публицистике периода Ве-
ликой Отечественной войны колоссальную
агитационную силу воздействия. Как в этом
стихотворении Д. Долинского.
Зенитный огонь – словно танковый ров…
Я от гула оглох и от треска.
Хотят меня ножницы прожекторов
Навек от земли отрезать.
Чтоб закатилась моя звезда
Навсегда.
Чтоб комья вздыбленной мной земли
Дороги мои замели.
А дорог у меня!.. Я на карту гляжу:
Они возвращенье показывают!
Но по ним только письма похаживают.
А я когда похожу?
Друзей увижу? Себя покажу
Живого?
В ладонь единственной положу
Единственное слово?..
Но пока я живу, то в бинтах, то в ремнях,
Я не буду тобою, война, отпущен…
А ты всё тычешь, тычешь в меня
Пальцами своих пушек!
Выслеживаешь, скрестя лучи,
Друзей отбираешь.
Звенят осколки твои, как ключи, –
Это ты их ко мне подбираешь.
Уже фюзеляж – дыра на дыре,
Он весь – как из скважин замочных…
Но я открываю огонь, как дверь
В своё возвращенье…
И – точно!
В статье использованы материалы кни-
ги «История русской советской поэзии 1941
– 1980». Ленинград, 1984 г.
(Îêîí÷àíèå)
Ê ïîëåìèêå î ðóññêîì ÿçûêå.
Сад можно сжечь.
Дворец смешать с землёю,
Но слово не становится золою…
…Смеющийся мальчишка-школьник снова
Несет в руках Родное наше Слово.
Л. Шемшелевич
Прав классик. Трижды, четырежды (пя-
тижды, шестижды?). Многократно прав.
Великий язык – великий народ. Ломоносов,
Державин, Кутузов, Пушкин, Суворов,
Лермонтов, Давыдов, Симонов, Софронов,
Карбышев, Евтушенко, Гагарин…Хочется,
чтобы кто-нибудь продолжил этот список.
Каждая эпоха может похвастаться своим
поэтом и своим героем.
Величие языка растаяло вместе с вели-
чием народа? В какие бы годы русские по-
эты и писатели не творили, они обращали
внимание на проблемы русского языка. Но
все дело в том, что русский литературный
язык всегда сильно отличался от разговор-
ного. Не всем дано познать его прелесть,
его возможности, глубины. Поверхностное
знание любых предметов дает обратный эф-
фект, а уж языка – тем более. Возьмите оды
Ломоносова. Разговаривал ли простой народ
в обиходе таким слогом? Вряд ли. Пойдем
дальше. Александр Сергеевич…
«Я помню
чудное мгновенье…», «…Роняет лес багря-
ный свой убор, Сребрит мороз увянувшее
поле…», «…Во глубине сибирских руд Хра-
ните гордое терпенье…».
Разговаривали
простые крестьяне таким слогом? Нет…
Язык эволюционирует, изменяется па-
раллельно с переменами в обществе, и ког-
да в воздухе носятся голоса новой жизни,
у художника слова есть право заговорить
на языке необычных образов, необычных
ритмов, «сломать» привычное и прямо, от-
кровенно обратиться к поиску новизны. Но
есть и другое право—заговорить о новом на
языке отцов. Ничего не ломать специально,
не выступать с манифестами о ликвидации
языка классиков, не делать заявлений об
устарелости, безголосости или картавости
ямбов и хореев. Тем же словом, которым го-
ворили Некрасов, Тютчев, Бальмонт,— на
том же языке, тем же стихом сказать о
новом. По-прежнему эмоционально, тепло
воспринимается творчество Анатолия Со-
фронова, Николая Доризо, Алексея Недого-
нова…
«Весна из рук своих зеленых пускает
первого дрозда…», «…Как будто он не
гарнизон пехотный, а всю Россию к бою
поднимал…», «…Из одного металла льют
медаль за бой, медаль за труд…».
Правда,
знакомые строки. Мы уже не помним, от-
куда, где слышали, но эти строфы засели в
сердце, как занозы. Крепко, навсегда. В этом
предназначение Слова.
Есть замечательное стихотворение та-
тарского поэта Рената Харриса в переводе
Вадима Кузнецова «Стихи о стихах».
Если б были стихи
лишь цветами души,
не раздался бы гром
в петербургской глуши,
не уткнулся бы Пушкин
в подтаявший снег,
не сбежала б слеза
с опадающих век!
Если б были стихи
лишь цветами души,
разве стали б жандармы
в полночной тиши
рваться в дом,
где — хлебнувший всех бед
через край,—
как свеча, догорал
именитый Тукай!
Если б только цветами
стихи могли быть,
не посмели бы Лорку
франкисты убить,
не сгорело бы
сердце Хикмета в огне
беспредельной тоски
по родной стороне!
Было всякое в мире.
Но помнишь ли ты,
чтобы кто-то
кого-то
убил за цветы?!
ßçûê — ýòî èñòîðèÿ íàðîäà. ßçûê — ýòî ïóòü öèâèëèçàöèè è êóëüòóðû.
Ïîýòîìó-òî èçó÷åíèå è ñáåðåæåíèå ðóññêîãî ÿçûêà ÿâëÿåòñÿ íå ïðàçäíûì
çàíÿòèåì îò íå÷åãî äåëàòü, íî íàñóùíîé íåîáõîäèìîñòüþ. À.Êóïðèí
Маме
Ты незримым дымком растаяла
В душной хмари июньских дней…
Мама, сердце мне ночь измаяла –
Как ты в царстве ничьих теней?..
В стане общего блага жаждущих
Ты под стягами бедных шла;
Исцеляя заботой страждущих –
Царства божьего не ждала…
Одаряла добром убогого
Не за ради церковных лир,
Не платила ты Богу богово –
Умягчала реальный мир!
Ты была необманно мужняя,
Ты качала сердцем детей…
Мама, что ещё Господу нужно,
Чтоб тебя звать дщерью своей?..
Знаю: Бога суровы правила
И безверья не отмолить,
Но дрожащей рукой поставила
Свечку – к Небу надежды нить…
День – вечер
День начат мажорной трелью незримой
залётной птахи,
Уверенно разметавшей хвосты
припоздалых снов.
Отброшу тепло постели, отрину ночные
страхи,
Настроюсь ленивым мозгом на утренний
гон часов.
Согрею горячим кофе остывшую за ночь
душу,
Движеньем помучу тело, безжалостно
стан клоня,
А кровь подстегну в сосудах под
резвою струйкой душа –
И к миру пойду – навстречу –
к извечной интриге дня!