4 / 8
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
4
По плащу Матвея стегал
дождь. Козы не стояли на месте,
шли отарой вдоль яра, схваты-
вая верхушки зеленей. Пастух,
опираясь на костыль, неловко
выбрасывал вперед ногу, спешил
зайти наперерез козам, кружил
их, заворачивал назад к хутору.
Матвей чертыхался: такая пасть-
ба никудышная, но и держать на
базу гурт нельзя — дело к зиме,
надо нагулянную за лето сытость
поддержать, чтоб пух не слег, не
свалялся.
В отаре за поводыря — козел
Тишка. Он из первых купленных.
Двенадцатый год шел ему. Рога
отросли у козла в полметра и
похожи были на два немецких
палаша шириной в ладонь у
самого основания и сходящие
на нет вверху. Эти рога в отаре
были видны издали: Тишка во
время пастьбы стоял на страже
своего семейства почти по стойке
«смирно», степенно поворачивая
голову вправо, влево.
Не спеша, следуя за козами,
Матвей вышел к старому Гет-
манскому шляху. По обочинам
дороги зеленела озимка, и козы
уткнулись в неё: Тишка жмурился
от дождя, иногда выходил на про-
езжую часть трассы, не обращая
внимания на редкие машины,
которые вынуждены были его
объезжать. И этим Тишка, каза-
лось Матвею, был очень доволен,
наслаждаясь своим величием и
достоинством рогов.
Ветер усиливался, изредка на
дорогу срывались снежинки и тая-
ли. Матвей подался к лесополосе,
под вязки. Что-то чесалась обмо-
роженная еще в тридцать седьмом
ладонь... Прозябла, наверно, рука.
Или по старой примете пред-
стояло что-то отдавать. Но что и
кому? Матвей никому ничего не
был должен. Прислонил к ветке
костыль, дул в ладони, потирал
их, разгонял кровь. Еще с полчаса
потерпит он на ветру и повернет
отару к дому...
В это самое время от казачье-
го кургана Будары председатель
сельсовета Иван Колесников лихо
гнал к хутору свой «каблучок». На
спуске к Потайной речке увидел
на асфальте Назарова козла.
Полчаса назад за коз давал ему
«накачку» председатель райиспол-
кома и первый секретарь райкома.
Тыкали ему в глаза Матвеем. А
тут вот он сам, с отарой... и этот
его поганый козел на дороге.
Штрафовал же Колесников стари-
кашку за превышение численно-
сти козьего поголовья, вызывал
«на ковер», перед депутатами
срамил, а он и ухом не вел: как
было у Матвея под сто голов коз,
так и осталось. Но теперь, после
совещания по борьбе с нетру-
довыми доходами, Колесников
будет действовать решительно:
на совхозные пастбища объявит
частнику запрет. Все летние базы
на Выселках сравняет бульдо-
зером, проведет перепись скота
с конфискацией излишков. По-
ложено иметь сельскому жителю
по закону пять голов мелкого
рогатого скота — значит должен
иметь пять. Так у него и будет в
хуторе.
А козел — вот он — стоял на
асфальте, как статуя. Иван было
притормозил, но эта бессовест-
ная скотиняка и не собиралась
бежать. Козел, видно, не знал,
кто едет... А Иван думал: если его
не то что люди, даже всякий во-
нючий козел не боится, тогда что
же он за председатель?!
Со стороны было видно: мос-
квич-каблучок, резко набирая
скорость, мчался прямо на козла.
Тишка стоял спокойно, уверен-
ный в том, что и эта машина объе-
дет его стороной.
Колесников еще раз притор-
мозил, вцепился занемевшими
руками в баранку. До козла оста-
валось каких-то десять метров,
была еще возможность крутнуть
руль вправо, ближе к обочине. До
последних мгновений ждал Иван,
что козел прыгнет с асфальта, но
тот лишь тряхнул головой и выста-
вил вперед рога, как будто перед
ним была не машина, а валушок, с
которым можно пободаться.
Колесников выругался и еще
большей злостью проникся к
этому дьявольскому отродью.
Боковым зрением увидел, как
из лесополосы крылатился к до-
роге Матвей, грозя костылем, и
председатель всю злость к хро-
моногому козлятнику вложил в
педаль «газа».
Автомобиль с ходу ткнулся
бамбером в Тишку, как в мешок
с зерном. Над капотом брызнули
осколки. Ивана кинуло грудью на
баранку, и машина, тупо мякнув
звуковым сигналом, остановилась
с подмятым под днище козлом.
Прихрамывая на ногу, Матвей
перескочил кювет и занес было
костыль, собираясь ударить по
капоту машины, но на мгновенье
рука зависла в воздухе – так ког-
да-то учили его рубить шашкой
врага. Слёзы возмущения и гнева
застлали зрение, а где-то в подсоз-
нании срабатывал инстинкт само-
сохранения: за разбитое стекло
придётся отвечать.
Ударить – значит попасть в
лапы этому зверю, Колесникову,
явившему наконец своё истинное
обличье. Раскрутят же на всю
катушку за хулиганство—и полу-
чайМатвей Никитич свои пятнад-
цать суток. А с отарой твоей они
без тебя справятся, поучат тебя
жить по указке партии.
«Не дождёшься, Ванёк, та-
кого, сам ответишь за всё. Не
перед законом, так перед Богом»,
— мелькнула мысль в голове
Матвея.
К тому же машина тут была
не при чём, а всё произошедшее
— наяву, а не во сне — целиком
лежало на совести предсовета.
Следовало бы врезать Ваньке в
сопатку по-фронтовому. Но со-
патку председателя оберегали
кабина и должность.
Колесников пучил рачьи глаза,
корёжил рот постыдной матер-
щиной, не сомневаясь в своей
правоте в здравии развитого со-
циализма.
Сглатывая сухую оскомину
и съедая ненавидящим взглядом
Колесникова, Матвей неслышно
шамкал что-то бескровными гу-
бами под рыжей щетиной усов.
Председатель, ожидая удара по
автомобилю, откинулся на спинку
сиденья и интуитивно пригнулся.
И это тоже вооружилоМатвея. Он
почувствовал свою маленькую
победу над этим высоким нич-
тожеством, рука его опустилась,
и, собрав всю свою слюну, он на
полном выдохе плюнул на стекло
водительской двери, за которым
скалил зубы человек с обличием
волка.
Старик хрипел от негодова-
ния, его трясло, и он никак не мог
иначе выразить свои чувства:
— Ты что же, с-сука, д-е-ела-
ешь?!
Иван выскочил из машины,
толкнул от себя старика:
— Вот так теперь буду. Не
хотите закон выполнять — я вам
заработаю! Я вас, козлятников,
зажму в ежовые рукавицы! Ма-
шиной всех передавлю! Я вам
набогатею!
У Матвея отвисла и задерга-
лась челюсть — Тишкины рога
наполовину влезли через решётку
в радиатор. Он бросил костыль,
ухватился за козлиную голову,
стараясь выдернуть рога из мято-
го железа. Но как их можно было
высвободить, если всю тушу
животного затянуло под мотор.
Козел еще был жив: что-то наподо-
бие жалкого блеяния вырвалось у
него из ноздрей вместе с кровью,
и судорожно мигало веко вывер-
нутого раскосого глаза.
— Во дурак, а? Во дурак!
— приговаривал старик, не в
силах уже ни кричать, ни махать
костылем; он уже сам едва стоял
на ногах. Упав на колени перед
головой Тишки, он то ли плакал,
то ли что-то приговаривал плак-
сивым, жалобным голосом:
— Ах, ты ж, мерзавец, под-
лец!
— Я те покажу — «мерза-
вец»! — отозвался Колесников.
— Обнаглели до высшей степе-
ни... Власть им не власть, закон
не закон...
—И-и, сопляк! Пойди у Хале-
ры хисту* займи, а тады в пред-
седатели.
Колесников сел в машину,
завел мотор и стал рывками дер-
гать машину назад. Из-под днища
вывернулся взлохмаченный бок,
вытянулась шея козла, а следом
выдернулись и мечевидные рога.
Голова ударилась об асфальт, кро-
вавя глазом лужицу на дороге.
Тишка, по всему видно было,
испускал дух: дрыгнул ногами
и потянулся. Старик попытался
поднять его и поставить на ноги,
но голова любимчика Тишки сви-
сала с руки безжизненно.
Пока Назаров пытался приве-
сти козла в чувство, Колесников
поднял капот машины и глянул на
мотор: лопасти вентилятора были
сломаны, и цевкой журчала отку-
да-то вода. Он молча сел за руль
и, объехав свою жертву, дал обо-
ротов под гору, затем выключил
мотор, пустив машину накатом
к хутору.
Матвей, все еще стоя возле
козла на коленках, грозил пред-
седателю кулаком:
— Но, попомни, это тебе так
не пройдет!
Матвей стянул козла в кювет
и заспешил домой: надо было
запря гать лошадь и ехать за
Тишкой — не пропадать же мясу,
овчинке...
До семи фунтов пуха давал
каждый год Тишка... Вот и думай,
Матвей: ладонь-то чесалась не
к добру. Шел Матвей к дому, то
приседая, то приподнимаясь на
костыле и никак не мог остыть от
произошедшего на дороге:
— Это не Колесников, а коле-
сёнок. Ох и дурак... И как таких
земля носит... Чёртов ты козелуп !..
Советская власть, туды иё мать...
Ить чё придумали?.. Потравы
козы делають... Жизни людям не
хотят давать!.. Но ничего, придёт
время — аукнется!
Дождь не прекращался. Всё
моросил и моросил устало на и
без того заплаканную землю…
* хист - ум
Ãðèãîðèé Ðû÷íåâ
Êîçåëóï
ðàññêàç
***
А где-то есть дерево правды
и веры,
А где-то целуются, прочих стыдясь,
А где-то вживую поют, без «фанеры»,
И вежливо с прошлым выходят на
связь.
***
Не станет её – и наступит конец,
Засохнет и жизни живительный
колос.
Любовь – это эхо всего двух сердец,
А слышится в нём человечества
голос.
***
Мы жизни такой у судьбы не
просили,
И вряд ли взамен нам другую
дадут...
Как мало сегодня стогов по России:
И травы не косят, и скот не пасут.
Заброшены фермы, пустеют
конюшни,
Бурьяном покрылись луга и
поля.
Народ наш споили вином
и бездушьем,
А пьяным и злобным не верит
земля.
***
Как много нынче стало злых,
Бессовестных и лживых,
Как много радостей земных
Утрачено в наживах...
Как много тех, кто впал в хандру
И потерял дорогу;
Кто шёл ещё вчера к добру,
И к совести, и к Богу...
***
Не унывать, а жить по разуму
И каждый день, и каждый час,
Чтобы душа тянулась к разному,
Духовно сплачивая нас.
Не унывать, а жить с оглядкою
И видеть, что там впереди...
Мы в этот мир пришли загадкою,
Чтоб доброй памятью уйти.
***
Какой-то неведомой нитью
Я связан со словом простым.
Слагаю строку по наитью
И чувством, наверно, шестым
Пытаюсь понять повороты,
А в них смысловые ходы...
Нет в мире приятней работы,
Но как же кошмарны труды!
***
Сузив рамки обзорного круга,
Словно площадь мишени
в стрельбе,
Мы, почти не читая друг друга,
Лавры «гения» прочим себе.
Мы настолько порой субъективны,
Что срываются звёзды с орбит
И в утраченный мир наш наивный
Мысль простая уже не летит.
***
Вдохновение – лирика сна
В шумных залах сердечного стука.
Вдохновить может только весна,
Только женщина или разлука.
Или лист, что на землю упал,
Как багряное эхо берёзы.
Вдохновение – слов карнавал
В тихих залах рифмованной прозы
***
Писатель жив, пока надежда
До
главной книги
гонит в путь.
Собой доволен лишь невежда,
Что растекается как ртуть
Туда-сюда, в любые щели,
Где не подлез бы и Левша,
Не сознавая, в самом деле,
Что остриё заветной цели –
Талант, терпенье, труд, душа!
Писатель
Он – легкокрылость вальса,
Тяжеловоз вестей.
Он – кворумные пяльца
Натянутых страстей,
Наперсник вдохновенья,
Ребролюбивый бес,
И ангел для забвенья,
И призрак для чудес.
***
А Россия — подбрюшие мира,
Где сосцы — купола церквей.
По беззубости шамкает лира,
Забывая о доле своей.
Эту долю её незабвенную
Мы к своей примеряем тайком
И при этом бездумно Вселенную
Поим чёрным своим молоком.
Íèêîëàé Êèòàåâ
È ê ñîâåñòè,
è ê Áîãó...