2 / 8
Êóëüòóðíàÿ æèçíü Ðîñòîâà-íà-Äîíó
2
Так заканчивался материал
«Истоки современной ростовской
поэзии» в девятом номере газеты.
О творчестве поэтов прошедшей
эпохи не любят говорить, считая
его заидеологизированным. Обви-
няют их в графомании, рифмоп-
летстве и т.д. и т.п.
Я люблю ростовскую поэзию.
По-моему, это отдельное поэти-
ческое направление. Несомненно,
большое влияние на нее оказало
то, что в Ростове слились истоки
разных культур, традиции народ-
ной поэзии Кавказа и России.
Словно корни могучего дерева,
переплетенные между собой,
крепко держат они ствол, на ко-
торый нанизаны незаурядные,
напоенные степным солнцем,
овеянные донским ветром строфы
наших
поэтов.
Этим летом мне в руки по-
пала небольшая книжечка. «Ли-
рическое наступление» Ашота
Гарнакерьяна, вышедшая в 1963
году в Ростовском книжном изда-
тельстве. Без обложки, сильно
потрепанная, сиротливо белела
она в куче макулатуры. Рука, не
знаю почему, потянулась именно
к ней.
…Я – армянин, но с русским
наравне
Живу, в Россию горячо
влюбленный…
Глаза выхватили эти строки на
первой странице. Конечно, я слы-
шала об этом поэте, конечно, по-
мню, что в 2007 году мы отмечали
его 100-летие. Но стихи должны
лечь на душу, прийтись к месту
и времени. Наверно, для меня
настало время поэзии Гарнакерьяна.
Ашот Григорьевич Гарнаке-
рьян родился 4 августа 1907 в
Ростове-на-Дону. Армянин по
национальности, он был русским
поэтом, писал на русском языке.
Его любимыми поэтами были
Пушкин, Лермонтов, Маяковс-
кий. Творчеству его свойственна
южная эмоциональность, муд-
рость, мужественность, любовь
к жизни, к родине.
И в радостный день, и печальный
С тобою я связан судьбой.
Тебе я не родственник дальний,
Россия, я сын твой родной…
Не слушал в Диканьке я сказки
О ведьмах при свете луны,
И предки мои у Аракса
В предгорьях пасли табуны.
Но северный снег и метели,
И Пушкина гордый язык
С младенческих лет, с колыбели,
Считать я родными привык...
Тема Дона и Кавказа занима-
ет в стихах Гарнакерьяна особое
место. Поэт изображает родную
природу, донские степи и горы
Кавказа, синие изгибы Дона и
тихие улочки Нахичевани. Таким
стихам, как «Россия», «Нахиче-
вань», «Нам снятся новые плане-
ты», «Дорога на Турье озеро»,
«Здесь Машука, Бештау кручи»,
«В часы скупого вдохновенья»,
уготована долгая жизнь.
Тот отчий край, где в детстве
раннем
Цвела за окнами герань,
Хочу старинным звать названьем –
Нахичевань, Нахичевань!
…Там материнский добрый голос
Я слышал в утреннюю рань,
Впервые шел учиться в школу,
Нахичевань, Нахичевань!
Но и в Москве, где яркой новью
Встает высотных зданий грань,
Я вспомню о тебе с любовью,
Нахичевань, Нахичевань!
Когда читаешь эти строки,
слышишь голос дудука, зурны, и
хочется не просто читать, а петь,
петь эти слова: «Нахичевань! На-
хичевань!» Быть может, у меня
особое, личное чувство к Нахи-
чевани, поскольку мое детство
прошло недалеко от этих улочек,
маленьких, зеленых, с ватагой
мальчишек, играющих в «войнуш-
ку». Читая стихи Гарнакерьяна,
поражаешься тому, насколько
совпадал духовный облик поэта
с его лирическим героем. Он
«искал свою песню, тревожась
и мучаясь» все сорок пять лет
творческой жизни. Первая книга
«Ливни сквозь радугу» вышла в
Ростове в 1932 году. Затем книги
его стихов и поэм много раз выхо-
дили в Москве, Ростове и других
городах.
Он никогда не забывал, что
«предки у Аракса пасли табу-
ны»:
Над мирным очагом
Курится легкий дым.
И чем-то дорогим,
До сладости родным,
Повеяло от гор,
От голубых долин.
Прими меня, Кавказ!
К тебе пришел твой сын…
Но и неподдельная любовь к
Àíòîíèíà Ïîïîâà.
Èñòîêè ñîâðåìåííîé ðîñòîâñêîé ïîýçèè. Ýêñêóðñ â ïðîøëîå - 2
…×òîáû ñåðäöåì ðâàòüñÿ ââûñü
 ÷èñòîòó è âûñîòó…
Àøîò Ãàðíàêåðüÿí: ìóçûêà ñëîâà.
…
на смену футуристам, ничевокам, акмеистам спешили Анатолий Софронов, Ашот Гарнакерьян, Николай Доризо
и другие ростовские поэты нового советского поколения, чье творчество было навеяно стройками первых пятилеток,
созиданием нового общества, перспективами светлого будущего…
Дону, к родине вскормившей его,
словно капельки росы на степном
утреннем разнотравье искрится в
стихах Гарнакерьяна.
…Звезды светят остро, молодо
В нашей стороне донской.
Серебро смешалось с золотом,
Синева – с голубизной.
Блещут лунные прикрасы,
Чудо льется по волнам.
Как в охотничьих рассказах –
Быль и небыль пополам.
В предисловии к последней
книге стихов поэта «Распахнутые
горизонты», изданной в Москве
издательством «Современник»,
Анатолий Софронов писал: «Сей-
час, перечитывая стихи Ашота
Гарнакерьяна, отстоявшиеся за де-
сятилетия, видишь в них цельный
образ поэта, у которого публицис-
тическое начало всегда лирично,
всегда обращено своим главным
острием к действительности, к
современности».
Я – романтик. Даже глина
Часто кажется мне золотом.
Снится алый парус Грина,
По волнам бегущий молодо.
Он из пламенной надежды,
Из зари как будто ткался.
Алый парус Грина, где ж ты?
Жизнь проходит. Я заждался.
Конечно, с высоты прошед-
ших лет мы можем утверждать,
что многое писалось по заказу,
«на злобу дня». Но, в то же время,
читая эти стихотворения, веришь,
что написаны они от всей души,
с надеждой на скорое светлое
завтра.
Все, что казалось
Фантастическим,
Волшебным,
Как перо жар-птицы,
Становится коммунистическим,
Чтоб в плоть живую
Воплотиться…
В 50-70-е годы Ашот Георгие-
вич был популярен среди ростов-
чан и не только. В январе 1964
года газеты опубликовали спи-
сок произведений, выдвинутых
на Ленинскую премию. Список
был довольно обширным. Среди
них было имя и Ашота Гарнаке-
рьяна.
Когда на литературных вече-
рах в Ростове или Пятигорске,
Таганроге или другом месте его
представляли слушателям не толь-
ко крупнейшим поэтом Дона, но
и всегоЮга России, над этим иро-
низировали даже друзья Ашота
Георгиевича. Но когда его вдруг
не стало, все сразу поняли: да,
он был крупнейшим поэтом Юга
России в середине ХХ века.
Он любил общаться с читате-
лями, часто выступал со своими
стихами перед ними, бескоры-
стно вел литературную группу
начинающих авторов, всячески
помогая раскрытию их таланта.
Так, например, его дружба с Ни-
колаем Доризо способствовала
становлению поэта.
Эпохи сменяют одна другую, а
поэзия живет и дарит нам минуты
радости и грусти, переживаний и
размышлений, открытия новых
поэтических имен и мастеров
незаслуженно забытых.
Âëàä Òåðåíòüåâ
Ïîýò, ïèñàòåëü, æóðíàëèñò
ния отчимом отразил в строчках:
«Зато я знал в тринадцать лет,
Что сказано – отрезано.
Да – это да, нет – это нет,
И спорить бесполезно.
Знал смолоду: есть слово «долг».
Знал с детства: есть лишения.
Знал, где не струсишь – будет толк,
Где струсишь – нет прощения».
В 1934 году Симонов поступает в
Литературный институт им. Горького.
Учится на семинарах Павла Анто-
кольского и Владимира Луговского.
В 1939 г. начались военные дей-
ствия на Халхин-Голе. Его командиру-
ют на Халхин-Гол. К этому времени
он уже был женат, но брак с Евгенией
Ласкиной, литературным редакто-
ром, не удался, не удержал его и сын
Алексей. В 1940 г. они расстались.
К окончательному разрыву, вероятно,
подтолкнуло знакомство Симонова
с актрисой Валентиной Серовой,
вдовой недавно погибшего лётчика,
героя Испании, Анатолия Серова.
Их роман стал самым, пожалуй, из-
вестным в Советском Союзе. Любовь
вдохновляла поэта в творчестве. Но
всё ближе и неумолимей надвигалась
война.
В начале войны он на западном
фронте, как военный корреспондент.
В тяжёлых боях под Могилёвом он
едва не погиб, а в конце июля, ока-
зался в Москве. Остановившись у
своего друга на даче в Переделкино,
он пишет стихотворение «Жди меня».
Печатать его он не собирался, считая
слишком личным, но под напором
близких друзей, для которых «Жди
меня», переписанное от руки, было
своего рода «оберегом», поэт публи-
кует его в декабре 1941г.
О первых, самых тяжёлых меся-
цах войны Симонов пишет стихот-
ворение «Ты помнишь Алёша…»
ставшее эталоном высокой граждан-
ственности, в котором создаёт вре-
зающийся в сознание живой образ
России – Родины.
«Ты знаешь, наверное, всё-таки
Родина
Не дом городской, где
я празднично жил.
А эти просёлки, что дедами
пройдены,
С простыми крестами их русских
могил».
Вспоминает Маргарита Алигер:
«Всю войну он жил на диво напря-
жённо и насыщенно, в порыве не
иссякающего упоения жизнью со
всеми её опасностями, угрозами, радо-
стями. И то сказать, если посмотреть
со стороны, честное слово, могло
показаться, что на свете существуют
несколько Константинов Симоно-
вых: один шлёт корреспонденции с
самых жарких точек войны, другой
потоком пишет лирические стихи,
третий ставит пьесу на сцене москов-
ского театра, четвёртый публикует в
толстом журнале повесть и, наконец
пятый, пожалуй самый знаменитый,
появляясь даже на несколько часов в
Москве, умудряется лихо погулять с
друзьями в ресторане «Арагви».
Необыкновенная трудоспособ-
ность Симонова сыграла с ним однаж-
ды курьёзнуюшутку. Речь идёт о том,
как создавалась «Корреспондентская
застольная». Об этом он пишет в
своём фронтовом дневнике: «Ехал в
открытом «виллисе», сидел, закутав-
шись в бурку. На холодном ветру не-
охота даже вытащить руку, «бубнил»
себе под нос, сочинял, а потом зубрил
только что сочинённые строфы, что-
бы закрепить в памяти все, начиная
с первой. Водитель решил, что пол-
ковник тронулся умом – всю дорогу
громко разговаривал сам с собой. По
приезде он сигнализировал об этом в
санчасть фронта». Но как раз именно
тогда родились строчки.
«От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы не скитались мы в пыли.
С «Лейкой» и блокнотом,
А то и с пулемётом
Сквозь огонь и стужу мы прошли».
И воюющая страна запела их.
Сегодня, по истечении времени,
можно с уверенностью сказать, стихи
военных лет, в особенности те, что
были адресованы Валентине Серо-
вой, скорее всего и явились основой
поэтической славы Константина
Симонова. Лучшие из них выражают
конфликт между двумя сильнейшими
движущими силами его души: любо-
вью к женщине и воинским долгом
перед Родиной.
Пройдя через горнило войны, не-
задолго до её конца он напишет:
«Не той, что из сказок,
не той что с пелёнок,
Не той, что была
по учебникам пройдена,
А той, что пылала
в глазах воспалённых,
А той, что рыдала –
запомнил я Родину.
И вижу её накануне Победы
Не каменной, бронзовой,
славой увенчанной,
А очи проплакавшей,
идя сквозь беды,
Всё снёсшей, всё вынесшей
русскою женщиной».
Но кончилась война и, вопреки
ожиданиям, мирное время открылось
новым этапом репрессий и гонений.
Симонов, как и большинство лю-
дей его поколения, верил в Сталина.
Уже после «разоблачения» Хру-
щёвым «культа личности» Сталина,
Симонов создаёт «образ вождя» в
мемуарах «Глазами современника»,
пытается понять феномен «Отца
народов».
В начале 1946г. Симонов в соста-
ве делегации посетил США. Свой
авторский гонорар за американское
издание повести «Дни и ночи» он в
основном истратил на закупку школь-
ного и медицинского оборудования,
постельного белья для детского дома
в Смоленске.
Будучи членом Ревизионной
Комиссии ЦК КПСС и имея возмож-
ность оказывать влияние на влась,
он «пробивал» издание книг, защи-
щал молодых, отстаивал интересы
литературы. Вероятно, для него это
было необходимостью: помогать,
выручать, поддерживать, вытягивать,
защищать.
Но с конца 50-х годов ситуация
меняется. Это было связано, видимо,
с определёнными процессами в обще-
стве, с переосмыслением некоторых
моментов истории страны.
С поста редактора «Нового мира»
Симонову пришлось уйти. Он уез-
жает в Ташкент спецкором газеты
«Правда».
К тому времени он расстался с
Валентиной Серовой. Последней его
женой стала вдова его фронтового то-
варища, поэта Семёна Гудзенко.
Характер Симонова, его мобиль-
ность сказываются и на новом месте
работы. Писатель изъездит всю Вос-
точную и Западную Сибирь. Побы-
вает в Японии, Корее, Китае, каждый
раз открывая новое уже в междуна-
родных человеческих отношениях.