82 / 224
82
Êðàñíûå îãíè
Я встал и пошёл к дальним кустам. Трава на поляне густая, сочная, тянется
выше колен. Я оглянулся. Лариса смотрела на меня и молчала. Понимает, нет?
За кустами зазвякало сильнее, задребезжала, точно на вороте колодца,
цепь. В сторону метнулась рыжая тень. Телёнок!
— Ларк, иди сюда...
Лариса подошла, увидела, и глаза её засветились радостью:
— Надо же? Какая прелесть!
Телёнок, позвякивая бубенцом из консервной банки, доверчиво тыкал
бархатистым носом Ларисе в бок, она почесывала его бугорки-рожки и сме-
ялась.
— Ух ты, хороший, хор-роший такой! Ой, молодец! — Телёнок фыркнул
и побежал на цепи по широкой, прямой просечке, что начиналась здесь, у
поляны, и уходила в глубь рощи, запрыгал, взбрыкивая ножками. Играет...
— Интересно, чей он?
— Завёл кто-то, смелый. В деревне и то запретили держать, а в городе?..
— Что, так мешают?
— Боятся, мяса и молока будет слишком много.
— Дождутся...
— Видишь, не на поляне привязали, прячут.
— Могут спереть?
— Да, в пользу государства. Наверное, тут ещё есть.
— Вполне...
Мы прочертили два следа в обратном направлении — рассекли двумя
бороздами зелёные волны на поляне.
— Может мне и трудно с тобой, Ларка, но я не хочу другого...
Она потянулась ко мне, прильнула, и сразу стало всё другим: и мир, и эта
роща, и небо над нами — только бешено от радости стучало сердце...
Потом я лежал па траве, положив голову ей на колени. Высоко вверху, через
большую зелёную яму поляны, перепрыгивали маленькие облака. Казалось,
они отталкиваются от верхушек акаций и клёнов, отчего те слегка раскачи-
вались. Я смотрел на облака и думал, почему так легко делаются сложные
вещи, а простые, наоборот, — тяжело, со скрипом и болью?..
Лариса прислонилась спиной к стволу дерева и тоже смотрела на об-
лака.
— Володь, ты помнишь наши звёзды в Новошахтинске?
— Да.
— Это были наши первые звёзды, понимаешь? Таких уже не будет. Глу-
пые мы тогда были, наивные. Только, по-моему, мало мы изменились за эти
годы. Надо бы почаще их вспоминать.
Голос её звучал грустно и почему-то дрожал.
—Я всё помню, Лариса, всё-всё, до мельчайших подробностей. И ночи на
поляне, и виноград, и рыбалку, и вашу лавочку под тютиной. Я никогда ничего
не вспоминал, просто всё это как-то всегда жило во мне, присутствовало. Как
душа, что ли? Где бы я ни был. И с кем бы. Я никогда не был равнодушен ни к
нашему маленькому общему, ни к тебе. Мог любить, ненавидеть, ругать, ждать
с замирающим сердцем — что угодно, но равнодушным — никогда!..