55 / 220
55
ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4
—Я же сказал, —управляющий! Фёдор Андреевич; а я его внук, а это Гринька
с Мишкой, а бабушка моя — Васса Фёдоровна, а дядя...
—
Ага! — крякнул объездчик, резко крутанул жеребца и, обдав нас ошмётка-
ми земли и травы, ускакал…
— Ну, а что я вам говорил? — победно смотрел я на притихших друзей. У
Мишки лицо стало бледным, а нос ещё красней. А фиолетовый Гринька сделался
каким-то серым.
— Да,— уважительно выдохнул Мишка, — сила!
Мы присели в траву и молчали. Стрекотали кузнечики, бесшумно хлопали
крыльями большие белые бабочки, жарко краснела клубника… Есть уже не хо-
телось. За пазухой делалось липко. Гринька глянул в сторону лесополосы, лицо
его удивленно вытянулось, медленно поднимаясь из травы, он прошептал:
— Гля, опять скачеть...
Всадник скакал галопом, низко пригнувшись к шее коня. Он был совсем близ-
ко. Скакал без седла, и по зелёной, пузырём на спине, выгоревшей гимнастёрке я
узнал деда. Вот видно его перекошенное, какое-то чужое лицо! Всё дальнейшее
происходило, словно во сне. Он врезался прямо в нас. Я упал, сбитый мокрым,
потным боком коня. Гнедой присел, осаженный сильной рукой, и раскорячено
тормозил задними копытами по земле, потом встал на дыбы и пошёл на нас!..
Дед — что-то кричал! Рот его казался огромной чёрной, растянутой ямой, синие
глаза ласковые когда-то, сделались белыми от злости. Гриньку с Мишкой он
словно не видел.
— Ах, ты ж, сукин сын с падлюкою! Позорить мэнэ вздумав перед народом!
— Дед оттеснял меня к реке. Конь храпел, бешено выкатывал глаза и, брызгая
пеной, кидался в сторону. Вдруг дед изловчился, гикнул и с оттяжкой ударил
меня кнутом по спине!
— Я тебе покажу: «Мой дедушка — управляющий!»
Удары сыпались одни за другим… Давно, казалось, мы все трое стоим по
грудь в речке, и я повторяю уже очень давно, заслоняясь от ударов:
— Дедушка, родненький?.. Дедушка, дедушка, как же так!..
На ресницах моих слёзы, и клубничное поле снова кажется то голубым, то зе-
лёным, то оранжевым. Красным пятном видится мне быстро исчезающая дедова
гимнастёрка: дед ускакал так же стремительно, как и налетел. Но в ушах ещё
звенело его прощальное: «Дома поговорим!»
От ударов кнута подол майки выдернулся из трусов, и речка стала красной
от клубники. Ягоды медленно плавали вокруг Гриньки и Мишки…
Молча переплыли мы на станичный берег. Мишка высыпал остатки клубники
на лопухи, вслед за ним высыпал и Гринька. Видно, из солидарности со мной.
Снова молчали. Потом Мишка, глядя на тот берег в сторону «совхоза» сказал
своё коронное:
— Да!.. Сила!.. — и добавил не то с восхищением, не то с осуждением:
— Вот это управляющий!
...Ночью я долго лежал с открытыми глазами. На спине не мог — лежал на
боку. Засыпая, увидел над собой уже не белые от злости, а синие-синие добрые
глаза моего дедушки…
За окном постепенно затихал шелест нашего старого сада, словно шелест
улетающего детства.