183 / 220
183
ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4
с залысинами на большой голове, встречая Дусю на улице, игриво хмыкая,
приглашал в гости. Под его пристальным взглядом девушка лишь съёживалась
и молчала.
Однажды Никанор встретил её в березовой роще, далеко от деревни, и почти
насильно усадив на раму велосипеда, повёз в сторону домов. Сначала расспра-
шивал о грибах, за которыми ходила Дуся, а потом затих и тяжело задышал над
девушкой, крутя педали и наваливаясь мощной грудью на худенькую спину
родственницы.
— Я слезу, остановите, — Дуся сделала движение, пытаясь затормозить
велосипед, но тут же почувствовала сильный удар — нога попала на пень, неви-
димый в густой траве.
От напряжения, страха и боли она заплакала.
—Надо сидеть, а не дёргаться, —Никанор, не стесняясь, грязно выругался и
остановил велосипед. Опустив его в траву, взял Дусю на руки и понёс на поляну,
освящённую солнцем.
— Не плачь, сейчас пройдёт, — сказал уже мирно зять и начал растирать
Дусину ногу большими сильными ладонями.
Дуся продолжала плакать. Ей хотелось встать и убежать, но нога болела, а
жёсткие руки Никанора, словно гири, придавливали к земле.
— Сейчас пройдёт, — опять сказал Никанор и попытался улыбнуться. — И
что ты меня боишься? Я же к тебе всей душой, а ты косишься да косишься. Кри-
вой станешь…
Он было захохотал, но голос его дрогнул, зазвучал глухо:
— Я же тебя обожаю, дурашка, — Никанор всем телом навалился на дев-
чушку. — Да и как тебя не обожать — ты вон какая картинка, постатнее Клавки
будешь…
Он прижался к Дусе, закрыв пахнущим луком и махоркой ртом её рот так,
что она не могла дышать и только дёргалась под тяжёлым зятем, скользила по
траве стоптанными каблуками сандалий, купленных на базаре ещё покойной
матерью…
Евдокия лежала на земле, как и тогда, много лет назад, и перед ней представа-
ли картина за картиной её сорокашестилетней жизни… Вот плачущая Клавдия
умоляет никому не говорить про Никанора. Вот вихрастый, похожий на мальчи-
ка, тракторист Ваня стоит на пороге — пришёл свататься. «Знаю, что не дюже
люб я тебе, — говорит Ваня и опускает голову; следом падают смоляные кудри,
так я за двоих буду любить. Иди за меня, не сомневайся…» А вот и первенец,
Костя, светлоголовый, в мать, розовенький, делает первые шажочки по двору
между уток с курами. Падает и вновь встаёт. А вот и младшенький, Сёмушка,
на шее у отца — машет маме оттуда жёлтым замшевым бегемотом, только что
купленным в райцентровском магазине… Кости уже нет на белом свете, а Сё-
мушке завтра три с половиной годика стукнет. Евдокия не забыла об этом: в
киоске возле автостоянки купила ему кулёк шоколадных конфет, который лежит
в чёрной хозяйственной сумке.
Память уносит Евдокию ещё дальше… Вот молодое, с лёгким загаром лицо
отца, убитого потом на войне под самым Берлином. А вот и мать с глазами свя-
той великомученицы Варвары, умершая в начале пятидесятых от недоедания и
сердечной болезни. Где-то рядом с ней и чуть позади то появляется, то исчезает
лицо старшей сестры Елизаветы, застреленной отступающими немцами зимой
сорок третьего года. Было ей всего шестнадцать…