169 / 220
169
ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4
трагической личности весьма метко заметил Э. Чесноков в статье «Победитель в
гонке аэропланов» («ЛГ», 2013, №29). Акцентировав внимание на том, что сегодня
«нет никого, кто мог бы воплотить собственные убеждения в деле», кто не менял
бы своих позиций «меньше 3-х раз за последние 20 лет» — он пишет: «Условные
коммунисты похваляют поэта за
«Стихи о советском паспорте»
и бесчисленное
множество куда менее талантливых од революции… Условные либералы отмечают
как одного из первых, кто указал на опасные бюрократические мутации молодой
власти… Условные атеисты запостят на фейсбуке вирши
«Когда мы побеждали го-
лодное лихо, что делал патриарх Тихон?»
Условные патриоты вспоминают неприятие
Маяковским американского образа жизни. Условные борцы за нравственность — его
донжуанский список…» В наше время поэт оказался удобен и нужен для всех, кто
находит в его неоднозначном и мучительно противоречивом мире «созвучность»
своим стремлениям и душевным порывам.
Конечно, многое в нём «устарело» и выглядит, как анахронизм—пороюжестокий
и беспощадный
(«Я хочу, чтоб перо приравняли к штыку», «Я себя под Лениным
чищу», «Он ближе стал,/он стал комсомольцем», «Если вождь зовёт,/рука на винтов-
ку ляг», «В России 4 лавры, 800 монастырей, 60000 храмов и соборных, и приходских,
и домовых./Мы берём бесполезное богатство…», «Если попы помочь не хотят,/без
попов поповским золотом поможем», «Под красное знамя шагайте по быту»…)
Но
то, что для нас сегодня анахронизм, для В. Маяковского в то тектоническое время
связывалось с идеями великой справедливости, с верой в мировую правду и её краси-
вую мечту; поэт признаётся в своём откровении:
«Что мне делать,/если я вовсю,/всей
сердечной мерою,/в жизнь сию/сей/мир/верил, верую».
Стих В. Маяковского остро-социален и сориентирован «на классовость» обще-
ства, он призывает к коренной перестройке души, куда «буржуазии» хода нет (
«Душу
седую из себя вытряхни
»); поэту ненавистна медлительность времени, он постоянно
подстегивает его. Всё — во имя грандиозной перестройки мира и рождения нового
человека, которые в туманной дали уже маячили ему, соблазняя своими безумными
видениями (
«Миры величавые/вижу —/любой приходи и учись»
). Но этих миров поэт
не увидит, как не увидит и чаемого им нового человека; они обернутся коварными
разрушительными миражами: чем упрямее было движение вперёд, тем всё дальше
уходили огни «миров величавых». — В реальности новый человек не поддавался
поэтическому конструированию. В результате, В. Маяковскому пришлось «насту-
пать на горло собственной песне». В непроторённом и перевёрнутом пространстве
обитание оказалось не только неуютным, но и гибельным. Последние месяцы жиз-
ни поэта были особенно драматичны. — Против него ополчаются представители
РАППа, юбилейную выставку в Москве и Ленинграде бойкотируют (ни писатели, ни
члены Совнаркома и других административных ведомств не пришли), пьеса
«Баня»,
поставленная Мейерхольдом, была принята «в штыки», за рубеж его не выпустили,
выступая в студенческой аудитории в институте Народного хозяйства им. Плеханова,
он был поражён низким культурным уровнем молодёжи (ему шлют оскорбительные
записки типа: «Верно ли, что Хлебников гениальный поэт, а вы, Маяковский, перед
ним мразь?»); злопыхатели острят: «Маяковский, когда же вы застрелитесь?»
В
прессе ему внушают, что он исписался. Поэт постоянно находился на грани схватки
и срыва. Его «любовная лодка» попадает в водоворот течения и разбивается. Круг
жизни замыкается, — одному не разорвать железные тиски. Других, кто мог бы от-
вести удар, рядом не оказалось. Трагедия поэта подошла к финалу…
И всё-таки, если идти по пути концентрации революционных устремлений В. Ма-
яковского и акцентировать внимание только на том, что сегодня нам представляется
явлениями негативными, становится непонятно, чем и как объяснить такие высокие