101 / 162
101
ÄÎÍ_íîâûé 13/1
– В общем, по морде я схлопотала заслуженно. Вот теперь всё знаешь. Это я
тебе сообщить хотела. Теперь можешь идти, если хочешь. Про Андрея, что он тебя
звал, наврала я. Но я тебя обманула, чтоб сказать. Чтоб ты не квасился из-за этой
затрещины.
Она опрокинула свою рюмку, а я уже чувствовал, что захмелел, что отошло про-
клятое повседневное, а крутится одно – «любила», и приятно было от этого.
Наталья поднялась и вздохнула, приподняв под платьем грудь.
– Ну что, уходишь?
Конечно же, она не хотела, чтобы я уходил, и я не ушёл. Она победила меня, и я
изменил жене и другу.
Потом, уже накануне вторичного и окончательного разрыва, я так и сказал ей,
так и назвал то, что сделал. Подчёркиваю, я винил только себя, но к себе относился
без снисхождения. Может быть, в рукописи этой я ещё напомню, что происходило
между нами, но сейчас не хочется, сейчас помнятся только начало и конец. Нет, не
было бурной сцены, упрёков и злости. Жарко только было, и она сидела на кровати
голая, лишь край простыни перекинула через бёдра. Это было в той же квартире,
но как в ней всё изменилось! Впрочем, нет смысла описывать квартиру, в которой
всё есть и всё, что есть, любовно выставлено и использовано. И многое придумано
сверх обычного обывательского стандарта, с претензией на необычность. Так, в
спальне одна стенка вместо обоев была покрыта сплошным зеркальным стеклом,
вдоль которого тянулись к потолку зелёные лианы, выращенные в специальных
полированных ящичках, установленных на полу на чугунных подставках. Когда я
лежал в её постели, я всегда отворачивался от этой стенки, но её, напротив, волновали
сцены, происходившие за листвой, и я не раз видел, как именно в тот момент, когда
люди забываются, она напряжённо и жадно скашивала глаза, стараясь не упустить
ни одного отражённого движения.
Но тогда, в тот окончательный день, я сидел поодаль, и мне просто некуда было
отвернуться, и я видел их двоих – одну на кровати с сигаретой и пепельницей в руках,
а другую напротив, прикрытую лианами. Конечно, она могла и не прикрываться, в
это время она была в расцвете и никакая одежда не могла её украсить больше, чем
эти листья, вызывавшие в памяти что-то из мифологии – Диониса, Вакха, Венеру,
безумства вакханалий. Но мы сидели напротив друг друга, измученные не любовью,
а тем, что она не получилась, и говорили друг другу ненужные, уже бесполезные
слова.
– Я изменил жене и предал друга.
Она выпустила струйку дыма и сказала задумчиво:
– Чепуха. Я считала тебя умнее. Жизнь глубже этих расхожих псевдоистин. Ни-
кому ты не изменял и никого не предавал, ты просто взял то, на что имел право. За
ту первую ночь, которая тебе не досталась. А они просто отняли её у нас. Андрей
своей удачливостью, а Вера жестокой жертвенностью. Ведь жертвенность безумно
жестока. Она требует в ответ слишком многого. Но я вижу, ты не дорос до понимания
глубин жизни. Пожалуйста, будь свободен. Зачем мне вечно кающийся грешник,
который ни в чём не виноват?.. Ты свободен.
Она потянулась к бутылке с вином, что стояла на туалетном столике, и налила
себе немного в хрустальный бокал. Потом выпила и встала, оглядев себя на этот раз
в большое трюмо. Это всегда её успокаивало. Она нравилась себе. И на этот раз она
вздохнула удовлетворённо, приподняла руки и поправила распущенные волосы.
– Конечно, уходи. Это хорошо – уйти вовремя, не дожидаясь, пока у меня появятся
морщины, поникнет грудь… Ведь я ещё хороша, правда?
И она повернулась ко мне, запрокинув руки на затылок.
И снова победила, расчётливо сказав последнее слово в истории, которая длилась
больше десяти лет, с тех пор, когда я увидел её в стареньком перешитом пальто с
лисьим воротничком в университетской раздевалке.