6 / 8
6
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
¹1-2 – 2015 ã
Лет десять назад, с чувством счастливой находки
прочитал рассказы литератора из г. Сальска Алексея Гла-
зунова. Давно не видел такой напористой, то с горечью
сердечной, то с чисто русской жалью и сантиментами
прозы. И юмор у него хорош, забирает. Замешано густо,
круто и прёт через край. Автор и жанры, кажется, все
перепробовал. Рассказы, новеллы, лирические зарисовки
(стихи в прозе), байки и даже притчи.
В сюжетах Алексея Глазунова пчеловоды и рыбаки,
писатели и художники, учителя и школяры, крутой на
«мерседесе» и инвалид-чеченец в коляске, солдаты и
командиры, влюблённые и романтики.
Чувствуется, что автор пишет горячо, азартно, ему
нравится примерять одёжки старика и младенца, девушки
и шестидесятилетнего ловеласа («Попутчик»). Никакой
виртуальности, забойных сцен и криминальных сюжетов.
Всё зримо, осязаемо, приземлено и узнаваемо.
Иногда Алексея Глазунова переполняют эмоции,
он жмёт на сильные глаголы, трагические интонации,
подслащивает любовные монологи и диалоги. Это от
лукавого, он поэт. Из него рвётся поэзия, музыка, одер-
жимость (прежде своей прозы он издал книжку стихов
«В ожидании высоты»). Поэт стремится воспарить и
над прозой. Счастливое взаимодействие, но грань здесь
хрупка и невидима. И именно на ней проверяется чув-
ство меры.
У Глазунова-поэта трезвое понимание возвышенно-
го и земного.
Мы в день сто раз взбирались к солнцу,
А грелись всё же на земле.
(«Монтёры»)
У Глазунова-прозаика – пора зрелости. Многое ему
дано и многое взыщется. В искусстве компромиссов
нет.
У нас, в России искусственно прервался литератур-
ный процесс и это, кажется, невосполнимо. Жаль. Он
берёг в себе питательную среду для литературы, для чи-
тателей. Рецензии, мнения простых людей, дискуссии,
обзорные статьи – всё это формировало системность в
восприятии текущей литературы, помогало формиро-
вать культуру чтения, отличать талант от подделки. И,
конечно, было мощным стимулом для творческого роста
самих авторов. Литературная критика, как жанр, похоже,
отмирает, её отголоски и отблески слышны и видны раз-
ве только в столичных специализированных изданиях.
Практически, недоступных широкому читателю.
Тем не менее, хочется сказать о творчестве прозаи-
ка Алексея Глазунова. Он очень выразительно заявил о
себе. Простые, земные, кажется, прямо слёту схваченные
сюжеты, характеры, посыпались из-под пера зоркого,
умного, по-юношески дерзкого и озорного автора. Это
озорство, веселость, в порах сидящая романтика и юмор,
утвердили литературную зрелость. У него есть то, что не
даст ни одна творческая школа – талант и душа. Кто-то
сказал: рос талант, потому что росла душа.
Вот достала баба мужика, достала! Сил нет! Как коло-
бок румяный скачет-катится моя Марья по дому, вроде как
суетится-хлопочет, а сама гундит и гундит. Во всех грехах
меня упрекает, во всех неудачах винит. Пять лет я не пил, не
курил, и всё равно был «козёл и дурак». Голос её слышать
не могу, даже сердце стало пошаливать: как зашумит-закло-
кочет, а потом затихнет и молчит; слушаю-слушаю – не-а,
не стучит. Вот так-то… А ей-то что – лежит пышная на
диване и романы эротические читает. А потом: «Ванюшка,
всё ты делаешь не то и не так, с поцелуев начинать надо, да
при свечах. А ты как на тяжёлом мотоцикле прокатишься
от гаража к сараю и – на боковую». Случайно подслушал,
как она с соседкой мне косточки перемывала:
«Твой болеет?»
«Болеет…»
«А пьёт, курит?»
«Да ты что – не пьёт и не курит».
«А как насчёт этого… справляется?»
«Какой там!»
Ославила на весь посёлок. Обидно… Стал я снова вы-
пивать, понемногу, правда. У меня ж язва была, половину
желудка вырезали. Нет, я не дерусь, от меня остались кожа
да кости. Так что с такой комплекцией как у меня да на
Марью с кулаками лезть, всё равно, что на танк – с вилами.
Худой, седой – перед людьми конфузно, а в зеркало гляну
– самого себя жалко, страшен, как смертный грех.
Однажды зашёл ко мне в лавку представительный чело-
век (я недавно лавчонку открыл скобяную; ну, там шило-
мыло) и спрашивает, кто директор, мол, заказ большой
хочет сделать. А я молчу, прижух, мне неловко признаться,
что я директор: пойдут слухи, что глава «фирмы» некази-
стый – разорюсь. Говорю ему: «У нас не директор, у нас
– директриса». И зову Марью. Ей солидности не занимать,
да и дела она обтяпает ловчее меня. Моя баба и чёрта пе-
рехитрит! Как-то захотелось мне гусятины… Выделил ей
деньги. Купила она гуся. Я ей говорю, мол, старовата птица,
мясо будет жёсткое, а она: «С чего ты взял? Одну половину
– сыну, другую – дочке. Так что зря ты, Ваня, сомневаешься,
гусь совсем не жёсткий». Да это – полбеды… Решила она
приучить меня к высокому искусству – в областной центр,
говорит, поехали, в музыкальный театр… Мне Время уже
полвека настучало, а она надумала меня окультуривать.
Эти оперы-балеты у меня с детства зуд вызывают. А что
делать? Сказала – поехали.
Ради справедливости отмечу: театр шикарный – мра-
морные лестницы, ковровые дорожки, огромные люстры,
пианист играет на белом рояле; я так понял: разогревает
посетителей перед классикой – оперой «Евгений Оне-
гин». «Маша, – говорю, – схожу я в буфет. Сложноваты
для меня такие резкие перепады: от матерных частушек к
опере». Выпил я стопочку коньячку, закусил бутербродом
с красной икоркой – хорошо! Оглянулся вокруг. О-о-о!..
Оказывается, не один я так туговато воспринимаю высокое
искусство… Ну, да ладно. Сижу в бордовом бархатном
кресле и смотрю на сцену: жду чего-то необыкновенного,
потрясающего. Сюжет я-то знаю, в школе изучал. Пушкин
– умница! А вот Чайковский подкачал – музыка ровненькая,
как кардиограмма умирающего… Я так понимаю: если ты
композитор, так в твоих творениях должны быть «водопа-
ды» и «штормы».
…В антракте – опять в буфет. Во втором акте я очень
даже зауважал Петра Ильича! Это ж совсем другое дело!
Даже актёры, и те стали веселее петь и пританцовывать. По
ходу спектакля у меня возникли претензии уже к постанов-
щику: разве в романе было сказано, что Онегин – еврей и
громила, а Ленский – маленький и невзрачный? Сразу же
понятно, кто кого замочит.
…Через неделю Марья опять тащит меня в театр – на
балет. Кому нужны такие нагрузки? А что делать? Поеха-
ли… Перед спектаклем и в антракте у меня всё тот же
график. Балет – это помощнее оперы будет! И я понимаю
Петра Ильича: гляжу на сцену – ах, – какие лебеди! Взять
бы бутылочку да к ним на озеро!
А время летит…Опять достаёт меня Марья: хочет ехать
на юг, там, говорит, море, горы, пальмы. Да для меня наш
пруд никаким океаном не заменишь! АМарья за своё! При-
были мы на море. Посмотрел я вокруг. Сердце зашлось:
ÏÐÎ ÌÀÐÜÞ
Àëåêñåé Ãëàçóíîâ
Рассказ
и какой дурак на море с женой ездит? И разве это отдых:
взгляд влево, взгляд вправо – расстрел. Марья говорит:
«Шоры тебе приладить нужно, как коню». Ладно, думаю,
море есть море, в его водах всё может с бабой случиться: и
шторм накрыть, и акула сцапать. Говорю: «Маша, поплыли
на тот берег, Турцию посмотрим?» Не соглашается. Хочу,
говорит, увидеть землю с высоты птичьего полёта. И тащит
меня в горы. А пошёл я потому, что там пропасти и скалы,
а с Марьиным весом соскользнуть вниз – раз плюнуть. Ох,
и достала она меня, достала… Дух не даёт перевести. И
главное: никуда не канет и ничего с ней не случается. На
четвереньках карабкается да ещё и меня подгоняет. Змеи,
говорят, в расщелинах встречаются. А ей-то что?.. Ей сам
каракурт не страшен (прописали в местной газетке, что в
наших краях такой завёлся), она и паука и паучат веником
как начнёт охаживать – те бегут в разные стороны, визжат,
хвосты поджали…
Вот так-то… А что я? Во всём Марье уступаю, как ви-
дите, а она мне – нет! Зашли ко мне однажды два прияте-
ля, я бутылочку достал (угостить товарищей святое дело),
пригубили мы слегка. И только я стал чувствовать себя
уверенней, про балет да про оперу рассказывать, а ребята
проникаться ко мне уважением, как заходит Марья: «Ты
что ж на ночь пьёшь, здоровье не бережёшь?» И бутылку
– хрясь! – об пол… Оконфузила, вражина, в который раз.
Дошёл я до точки кипения. Невозможно так дальше жить.
Пропади ты пропадом!
И пошёл куда глаза глядят. Глядь, у рынка старушка,
вылитая Яга, грибы продаёт и очень даже дёшево. Купил
я ведёрко грибочков, подумал-подумал и для гарантии
прикупил ещё одно. Марья поначалу обрадовалась, а по-
том засомневалась, а вдруг ядовитые? (Мы если и жарим
грибы, то купленные из теплиц – вёшенки). Но готовить
стала. Положила для проверки в жаркое лук, картошку.
Почернели овощи, как я и ожидал. А выбрасывать грибы
Марье жалко: деньги плачены. «Давай, – говорю, – Жучку
угостим». Сдобрили грибы сливочным маслом. Не ест Жуч-
ка. Час прошёл, два. Не желает. А время к вечеру – желудок
в горн трубит. Марья говорит: «Что ж, давай ужинать». И
подсовывает жареные грибочки, тарелочку небольшую. Ей
даже ядовитых грибов для меня жалко. Впрочем, и двух
грибочков хватит, чтобы с праотцами встретиться. Говорю:
«Маша, отведай деликатес». А она: «Я – на диете. Худею».
И ухмыляется. А что делать? Достала она меня! Хряпнул
я стакан напитка горячительного и закусил до последнего
грибочка.
Очнулся под утро. Неужели живой? Надо мною Мария
– смеётся: «Нажарила я для тебя отдельно вёшенок, дура-
чок». И – чмок в щёку!
Вышли мы во двор: солнце красное поднимается, люти-
ки-цветочки благоухают, птички-синички насвистывают,
соловьи-пташки пощёлкивают! Хорошо! И скажу я так: «В
том-то и сила, чтобы жена мужа любила, а муж ту любовь
замечал».
Ê 60-ëåòèþ ïèñàòåëÿ
Þáèëåé â ïîõîäå!
Кюбилею вышла новая книга Алексея Глазунова – ро-
ман «Узел». Автор взялся за сложную многоплановую
работу уже подготовленным. Опыт прежних рассказов
естественно и незаметно перешел в большую прозу. Не-
изменны персонажи. Жители степного городка, наши
современники, земляки автора.
Главное действие, главный узел романа – любовь
двух парней к одной девушке. Один местный, другой
кавказец. Любовный конфликт становится межнацио-
нальным.
Я читал роман в рукописи и внутренне сомневался,
сможет ли Алексей Глазунов достойно, как автор, спра-
виться со столь сложным психологическим узлом. Даже
у известных писателей эта тема решается или упрощен-
но, прямолинейно, или идеологически слащаво, неправ-
доподобно. Любая фальшь погубит хороший замысел.
Прочитав книгу, вздохнул облегченно: автор справил-
ся с задачей, вырулил в чрезвычайно сложной, деликат-
ной ситуации. Сцена, где кровь для раненого сдают и
русские, и кавказцы символична и естественно развязы-
вает тот узел, который завязал автор в начале романа.
Новая книга Алексея Глазунова актуальна тем, что
сюжет её недалек от реальных событий, от нынешней
жизни многих административных районов, где издавна
соседствуют жители разных национальностей.
Алексею Глазунову 60 лет!
Он полон замыслов и,
как говорят казаки, он в походе. В творческом походе.
Желаю моему другу бодрой и твёрдой походки!
Василий Воронов, член СП России