6 / 8
6
Ëèòåðàòóðíûå ñîáûòèÿ
¹2 – 2012
целуешь лярву в губы…
А тень твоя
висит уже в петле.
В петле застыли смутные обиды.
В петле застыл, закостенел вопрос.
Но этого никто не видит.
За бравым тостом поднимают тост.
Всё кроет стих.
Там Русь, там ветер лютый.
Там скачет жеребёнок…
Боже мой!
Последние часы,
последние минуты –
распахнутый,
отчаянный,
живой!
Следы
Её следы цвели вдоль перелеска.
Я рядом шёл. Не наступал на них.
Мучительно тянулось малолетство
под прозвищем язвительным –
«жених!»
И вот однажды около оврага
увидел я сквозь мёрзлые огни,
как тонкий след её
ломали нагло
лихого гармониста сапоги.
А я стоял. Меня понять нетрудно.
Он был красавцем,
первым из парней.
Шагал вразвалочку,
спокойно – грубо.
И скрылся в темноте
её дверей.
В тот миг, как будто
душу подкосило.
Уже встречали полночь петухи…
Потом
на празднике
сапожным шилом
хмельной гармошки я пробил меха.
Его кулак тяжёлым был и ярым.
Он из-под фиксы процедил мне:
– Псих!..
Её следы – всё детство были рядом.
Мела молва…
Но не затёрла их.
Êëàâäèÿ
Ïàâëåíêî,
ã.Ðîñòîâ-íà-Äîíó
***
Чтобы вслед перекрестить,
Я лечу – дворами – птицей.
Не хочу тебя простить,
Не могу с тобой проститься.
Ты уходишь, чтоб забыть, –
Непрощённый, виноватый.
В голос хочется завыть:
«Да опомнись же, куда ты!»
Ты уходишь… Ну и пусть.
Не судьба. Отцеловала!
Жить сначала научусь.
Унижаться не пристало.
Чтобы вслед перекрестить,
Я лечу – дворами – птицей.
Не хочу тебя простить.
Не могу с тобой проститься…
***
Одна в отцепленном вагоне
Вдали от суетных миров
Дождинки жадно пью с ладони,
Не замечая комаров.
Толпе досужей на потребу
Я не грызу с утра лимон.
Звон колокольный слышу с неба,
А раньше только снился он.
Хочу – смеюсь, хочу – рыдаю!
Нет ни игры, и ни притворств.
Я снова юность обретаю,
А лесть и зависть – за сто вёрст!
Не надо лгать, другим не веря,
И видеть свет сквозь призмы душ.
Не надо ждать беду у двери,
Годами ждать, – какая чушь!
Мне хорошо. Легко и просто.
Бог дал – живу, Бог даст – умру.
А будет время – до погоста –
Я к чаю ягод соберу.
Ãðèãîðèé
Ïîìàçêîâ,
ã.Íîâîñèáèðñê
***
И ныне нам тяжко
и горько,
Не удержаться
от слез:
почти что
над каждым
пригорком
печаль овдовевших берез.
И, кажется, кажется,
кажется:
в лещинах шевелятся рвы…
И, кажется, кажется,
кажется:
встают сыновья
из травы.
Весна
В балки снега зима новорочает,
А весна всё равно – молода!
Накидает грачей
по обочинам,
и они
расклюют холода.
Наметёт в перелески
тюльпанов,
белым цветом
закружит сады,
на цветном коромысле
курганы
понесут,
словно вёдра воды…
Мы храним
её трепет зелёный,
ширь пшеничную
без берегов –
не случайно
на наших погонах
есть нашивки
пчелиных лугов.
Подснежник
Скачут яркие кони –
наши годы с тобой –
по глухим перегонам,
по дороге лихой,
по болотам и кочкам,
по медвежьим следам…
Не спокойная очень
служба выпала нам.
Даль колючая рыжая,
как густая тоска, –
там весна наша выжила
первоснежьем виска.
В тесных чёртовых
хижинах
на куличках жила
мой таймырский подвижник,
мой подснежник – жена.
Ты с мальчишеским чубом –
словно ветка огня…
Знаю: есть в свете чудо –
это верность твоя.
Þðèé Ðåìåñíèê,
ã.Àçîâ
Литейка
Чугунолитейный цех...
Кому жизнь дуга, кому – радуга.
Чёрный снег. Чахоточный смех.
Каторга.
Даёшь литьё! Даём. Взаём –
И днём, и ночью лунною:
В перерывах жуём, водку жрём,
слёзы льём,
Потому, как не чугунные.
Кто – из воловьих жил,
Кто – из балалаечных струн,
Натянутых до тика нервного.
Варганим в вагранках серый
чугун.
Может, от него и в нас есть
малость серого.
Серые, но не убогие, чёрт подери,
Забытые, но не забитые.
Кое-что знаем про Сент-Экзюпери,
И даже – Ремарка почитываем.
Любим. Женимся. Рожаем
голытьбу.
Сами себе голгофа и мессия.
Тащим на тощем своём горбу
Россию.
И верим, что тащим в тёплый
рассвет
С райскими яблочками на ветках.
Потому и экономим свет
В коммунальных клетках.
Потому – и слышен живой смех
Из крематория...
Чугунолитейный цех.
Судьба.
История.
Молодым
Ломайте перья в спорах с визави,
Поэзию спасает разночтенье,
Но, о стране глаголя без почтенья,
О Родине не смейте без любви.
И нас крестили розгой и кнутом,
И нам у дыбы пряники сулили,
Но не смогли и огненным кайлом
Из нас, упрямцев, вытравить
Россию.
И по родству вам Родине служить,
И заполнять пространства и
погосты,
Покуда к небу тянутся Кижи,
И тянет лямку Соловецкий остров.
Стяжаю жизнь, стреножив путь,
И вновь маячу перед Богом:
Дай времени ещё немного,
Дай мне пожить ещё чуть-чуть.
Ещё хоть малость отпусти
Мне молодой весёлой силы
На запоздалое «прости»,
На безнадёжное «помилуй».
На возвращение долгов,
На примирение с врагами.
Дай попрощаться мне с друзьями
И этой женщиной из снов.
Ещё немного, ну а там
Допьём бальзам, допишем
повесть…
Дорогу в ад я знаю сам,
А в рай не позволяет совесть.
Àëåêñåé
Ñàçîíîâ,
ã.Áåëàÿ Êàëèòâà
***
Каждый вечер прилив с головой
накрывает мой дом.
Над прозрачной водой золотая
смеётся луна.
Я сижу в темноте, а в окне, от
воды голубом,
Золотая дорожка от лунного
диска видна.
А наутро отсюда беззвучно
отхлынет вода,
И в открытые окна ворвётся
сияющий свет.
Я в знакомом дворе не найду от
потопа следа,
И все сделают вид, что прилива
как будто бы нет.
И качается яблонь листва над
моей головой,
И опять паутинка лежит
невесомо в руке…
Почему же я слышу, как где-то
рокочет прибой,
Разбиваясь о камни в незримом
своём далеке?
***
То война, то заваруха…
Жизнь кипела, жизнь текла!
Неприметная старуха
В тихом домике жила.
Хатка белая убого
Уходила вглубь земли,
Но исправно у порога
Мальвы красные цвели.
А под крышею приятно
(В каждом доме – запах свой!)
Пахло старостью опрятной
И немного – резедой.
То война, то заваруха…
Жизнь кончалась, время шло.
То снега с дождём, то мухи
Сонно бились о стекло…
А когда её не стало,
Ибо смертен человек,
Вместе с ней ушёл усталый,
Шалый пёс – двадцатый век.
Сгинул век, её ровесник,
Сгинул – в пепле и золе…
Нет старушки – только крестик
На кладбищенской земле.
Пусть она ей будет пухом!
Мы пока продолжим путь.
…То война, то заваруха, –
Ни свернуть, ни обогнуть!
Èðèíà Ñàçîíîâà,
ã.Ðîñòîâ-íà-Äîíó
Забытое
Изредка скучаю по тебе
и себе – поза-позавчерашней –
на канате выпляски домашней,
но неодомашненной в борьбе
с вечною нехваткою всего:
нежности, кефира, неба, платья,
но случались редкие объятья –
и рождались дети оттого…
Падал недокрученный карниз,
спор переряжался ссорой разом,
отпрыск добивал подбитым глазом
под долбёж бетховенских «Элиз».
Книги – на полу и на окне,
псины лай в невыспавшемся доме.
Всё, пожалуй. Нет, ещё припомню –
ты варил с проклятьем кофе мне…
Прощание
В каре непроснувшихся зданий
Шаги растревоженно-гулки;
Взамен полуночных свиданий –
Смирение ранней прогулки.
В нападках разнузданных ветров,
Изгибах проулков забытых,
В шлее завитых километров, –
Прощание двух ненасытных!