5 / 8
5
¹2 – 2012 ã
Ëèòåðàòóðíûå ñîáûòèÿ
Пока ещё мне наша хата снится,
Пока ещё шаги твои легки…
Живу и радуюсь!.. На синеве
крылами
Стрижонок высек тонкий белый
свист.
И камыши зелёными кострами
Хотят согреть темнеющую высь,
И вновь тепло меня коснулось
краем –
Добро со злом ведут извечный
спор.
Душа опять поёт и замирает,
И затихает ветровой простор…
Живу и радуюсь улыбкам,
встречным лицам,
Весне весёлой, небу и земле!..
И тонкий белый свист ещё
струится
И исчезать не хочет в полумгле.
Âàëåðèé
Êàëìàöóé,
ã.Íîâî÷åðêàññê
Глоток озона
Для счастья мне – глоток озона
И шелест листьев на ветру,
Бескрайние просторы Дона,
Дымок станичный поутру…
И абрикоса запах пряный,
И суету домашних дел…
И чтобы я,
От счастья пьяный,
С тобой на лавочке сидел.
Журавлиный клин
Горит закат
костром багряным,
темным-темна
небес равнина.
Как знак пророческий –
печальным
огнём охвачен контур клина…
На юг летит он. – Крыл биенье
уже почти не различимо.
И это чудное мгновенье
Несётся
Мимо… Мимо… Мимо…
Þðèé Êàðòàøîâ,
ñò.¸øåíñêàÿ
Смерть казака
Орёл на небе клекотал,
Под кручей Терек рокотал…
Сжимая сломанный кинжал,
Казак изрубленный лежал. –
Рос в головах ракитов куст.
И слово из заклёклых уст
Просилось в воздух горовой:
«О Боже, я ишо живой!»
Виденье к воину пришло:
Провисли косы тяжело,
Большие звёздные глаза
Вдруг заслонили небеса.
Казак узнал лица овал
И в губы смерть поцеловал…
Àëåêñåé Êåäà,
ã.Âîëãîäîíñê
***
– Приезжай, своё я отдышала,
Приезжай скорее, мой сынок…
Как луна туманная, дрожала
Эта просьба – горечь между
строк.
Так и есть: в родимом доме
немо,
Палисадник цветом не звенит.
И отныне маме – только небо,
Только крест, направленный в
зенит.
Будто листья, падают вопросы:
Кто осветит сумрачные дни?
А в живой степи ночные росы
Отражают звёздные огни…
Музыка для двоих
Какая музыка в тот час
Вокруг пленительно звучала,
И наши души восхищала,
Смущала и сближала нас!
В сердца, чуть слышная в тиши,
Вливалась музыки истома,
И суета – была вне дома,
Вне нас, вне праздника души.
Остался где-то на меже
Прощанья нашего и встречи
Тот час – хоть ярок, да не
вечен…
Но вечна музыка в душе!
Íèêîëàé Êèòàåâ,
ã.Ðîñòîâ-íà-Äîíó
Белый гриб
На опушке, где травы вихрасты,
Где сосновый случается скрип,
Проявился – ещё не бокастый,
Не расшляпистый – маленький
гриб.
И сегодня скромнягой красивым,
Он стоит от дорог в стороне –
И не высохшим, и не червивым…
Может быть, он достанется мне.
Потому, как я эту опушку,
Где бессмертник песчаный цветёт,
Взял на вид, как охотник на мушку
Осторожного зверя берёт!..
Любовь
Не станет её – и наступит конец,
Засохнет и жизни живительный
колос…
Любовь – это эхо всего двух
сердец,
А слышится в нём человечества
голос.
Àííà Êîâàë¸âà,
ã.Âîëãîäîíñê
***
Исчерчено время до дыр,
исчислена карта дорог,
и красный за спинами дым,
и краткий за окнами срок.
И час отступленья убит,
и день наступленья взошёл,
и самой холодной из бритв
проверен на вороте шёлк...
И сказано трижды «прости»,
и призвано трижды «забудь»,
а все неизвестны пути,
с которых откроется Путь.
***
Вразброд, вразброс, враздробь
живём и правим,
и засекаем до смерти коней –
им, бедолагам, мчащимся без
правил,
нас донести до цели всё трудней.
Вразброд, враздробь – кто на гору,
кто с кручи,
кто по камням, кто через буерак,
мы бьём коней, а подковать бы
– лучше,
да вот никто, никто не знает, как?!
Летим вразброс, несёмся
врассыпную,
и нас никто не может вразумить
поставить, спешась, кузенку
степную
или коней хотя бы попоить.
Мы гоним их, они хрипят кроваво
и перед смертью сбрасывают нас,
а за бугром худая свищет слава
и не отводит от России глаз...
Èãîðü Êóäðÿâöåâ,
ã.Ðîñòîâ-íà-Äîíó
Что ж не вышел ты,
князь Трубецкой?
Ранним утром, завьюжено
мглистым,
Проповедуя к черни любовь,
Выходили на бунт декабристы –
Голубая дворянская кровь.
Но стоял над площадью вой:
«Что ж не вышел ты, князь
Трубецкой?!»
В комитете друзья заседают –
Фарисейство и блеск эполет.
Государственно друг вопрошает,
А вчера говорил тет-а-тет.
Но спросил председатель седой:
«Что ж не вышел ты, князь
Трубецкой?!»
Железá, словно бой колокольный,
Перегоны ни свет ни заря.
И летят по России окольной
То кибитки, то фельдъегеря.
Но в сердцах сокрушался конвой:
«Что ж не вышел ты, князь
Трубецкой?!»
Ах, княгиня – медовые плечи,
Наревелась досытá и – в путь.
Вот и дверь, вот и муж недалече,
«Милый мой», – и, рыдая, –
на грудь.
Причитала: «Любимый, родной!..»
Что ж не вышел ты, князь
Трубецкой?!
Под землёй, в полосатом отрепье,
Может, каясь, а может, смеясь
Как наградой, увенчанный цепью,
Стонет бывший полковник и князь.
Бредил он, от удушья чумной:
«Что ж не вышел ты, князь
Трубецкой?!..»
На выбор
Жизнь поёт, как апрель в саду,
Жизнь идёт, как заря по льду,
Жизнь чудит, как луна в пруду,
Жизнь гудит, как земля в бреду,
Жизнь парит, как душа в меду,
Жизнь кипит, как смола в аду.
Âèêòîðèÿ
Ìîæàåâà,
Òàðàñîâñêèé ð-í
***
Не знаю, по какой моей вине
Живу от правды-истины в бегах,
Не ведая того, что в глубине,
А видя только то, что в двух шагах.
Молчанье принимая, как привет,
И принимая, как царя, шута.
О Господи! Зачем я вижу свет
В глазах, в которых только
темнота?
Сыграю на разорванной струне,
Станцую на поломанных ногах,
И вижу я лишь то, что в глубине,
Не ведая того, что в двух шагах.
***
Это только легко говорится:
Если прав – значит, смей
возражать.
Если каждый чего-то боится,
Значит, каждого можно «прижать».
И не нужно ни дыбы, ни плахи;
И никто не пойдёт на костёр...
Миром правят Великие Страхи –
Ради страха и заяц хитёр!
И бредём мы в оковах бумажных,
Меж зеркал откровенно-кривых –
Потому что всё меньше отважных,
Потому что всё меньше живых.
Âëàäèìèð
Ìîèñååâ,
ã.Òàãàíðîã
Сергей Есенин
Ушёл бы в ночь
с крестьянскими возами,
закинув славу за крутые плечи. –
Что «Англетер»?..
Тебя бы встретили в Рязани
златосеребрянной
окладистою речью.
А здесь, в угаре,
в разношерстье грубом
твоё лицо, как будто бы в золе.
Ты снова пьёшь,