137 / 186
137
ДОН_новый 15/3-4
«Х-хурь!»—мысленно харкнул Семён в свою размякшую примаковскую
физиономию. Пошёл на кухню. Вернулся с пачкой ядреной, под стать заячьей
дроби, соли. Заместо жакана натрусил в патрон пищевого продукта: «Хватит
и солёной закваски для начального обучения хорошим манерам. А этому
куму... Этому гаду сердешному!..» Он клацнул ружьём, оставив второй патрон
с жаканом, и в тех же подштанниках отправился карать прелюбодеев.
Пока крался — твердил про себя: «Правый патрон — Петру, левый —
этой…»
Кое-что и ещё обдумал. Сразу шибанул ногой дверь соседского куреня,
нащупал включатель... В горнице—неодушевлённая тишина. В спальне тоже
не чуялось людского духа. Семён потыкал стволом в шкафу, пошуршал под
вешалкой и кроватями. «Ну, пластуны! — скрежетнул зубами. — В куширях
кубло устроили! Ага, так оно аж сподручней. Бабах и — концы в воду!»
Он правился к камышовым зарослям и жалковал, что поменял один жакан
на соль.
Заря уже облепила сочным румянцем добрый шмат неба. Ноздри щекотал
сырой, пропитанный запахом свежей рыбы, камыша и водорослей ветерок.
Где перебежками, где скорым шагом Семён двигался по наитию, понуждае-
мый мстительным запалом. Но чуткое сердце охотника, обманутого мужа
и поруганного семьянина привело его к безошибочному месту. Он услыхал
заглушенные голоса и подрезанным снопом свалился у самой камышовой
ограды. Душа его скорбела все о том же: «Правый патрон — куму, левый —
куме!» Он выпустил, что Петрова кума доводится ему женой.
«Да вот сюда. Тут будет самый раз!», —отчетливо разнял тишину распоря-
дительный голос кума. Семёну он показался гнусавым. И совсем уж впритык
заюрзила таким же поганым голосом жена: «Кум, ты не дюже напирай. Не
дюже. А то мене невдобно. Разом давай. Разом!»
Семёна вновь прошибло холодным покойничьим потом. «Ах ты, гадю-
ка!», — взорвалось толовой шашкой в растерзанной глубине Хоботкова. В
какой раз заныло о жакане для непутёвой жены. Чуял, они мостятся где-то
совсем близко. Его отгораживает от них жидковатая кулига камыша. Принял
собачью стойку… Тряслись руки, прыгало ружьё. Семён заглотнул охапок
погорячевшего отчего-то воздуха, и тут кум: «Клячи, клячи — до кучи. А то
выскочит!..»
За камышом глухо, обвально бухнулось. Потом жена… Она не то, чтобы
засмеялась, а как бы зашлась в счастливом кобылячьем рыготании. Хобот-
ков не мог больше переносить такого надругательства. Всем распалённым,
униженным своим существом он врезался в камыши. Упыхавшийся, посе-
чённый до крови.
Сначала охватил тёмные мурашки речной воды, потом — опирающегося
на клячу-стояк бредня кума Петра с мокрой перекаломученной бородой.
После уже — и Алёнку. Она корячилась верхом на громадном соме. — Как
малое дитя, шлёпала ладошками по его склизлым бокам. Сом подкидывал,
а она повизгивала, будто её щекотали. А кум, довольный, гудел: «Ку-ума-а,
всё-таки мы сборкали его, собачуру!»