41 / 184
41
ДОН_новый 15/1-2
в лес, к озеру на рыбалку, а в остальном всё точно, как было, но следователь,
казалось, был глух к моим ответам и потому вновь и вновь задавал одни и те
же, точно наводящие на нужный ему ответ, вопросы. Так мы несколько дней
играли с ним в несоответствие вопросов и ответов, и вытекающее отсюда
недовольство друг другом. Но я чувствовал, нутром ощущал, что им от меня
что-то нужно и они — для меня или из меня — что-то готовят.
Я уже хорошо понимал, где нахожусь и с кем имею дело, временный про-
вал в моей памяти медленно восстанавливался путем расспросов и догадок,
первые прогулки по территории утверждали мои предположения, — я уже
также хорошо понимал, что теперь только всё начинается.
То, что срока мне не избежать даже в том случае, если они ничего на меня
не наскребут, мне было совершенно ясно. И вдруг, во время одной из бес-
сонных ночей на больничной койке, я совершенно ясно понял, что все мои
отношения с ростовскими ментами, с Геной Хомяком и его крутой компанией,
сейчас моего следака совершенно не интересуют, и весь ход следствия не вы-
ходит из круга, очерченного событиями только в лесной чаще и заброшенной
усадьбы. Он должен был совершенно точно выяснить, что конкретно я знал о
событиях в лесном дурдоме, кого видел и с кем говорил, насколько опасной
информацией владел. Думаю, диктофон у него в кармане был постоянно.
Точно молния, пронзила мою голову догадка, заставившая похолодеть
ноги и почувствовать передвижение мурашек на пояснице: «А ведь он ни
разу даже не заикнулся о том, что я был в розыске, не спросил, почему он был
объявлен, а ведь он не мог не знать о нём и, казалось бы, именно розыском
должен был интересоваться в первую очередь, а потом пригласить тех людей,
которые розыск объявляли или передать им меня, в конце концов».
Я волком почувствовал опасность, понял, наконец, откуда реально она ис-
ходит, — события в лесной усадьбы были гораздо страшнее для меня своей
реальной мощью по сравнению с теми мелочами, среди которых я крутился
до них, единственная цель следователя состояла в том, чтобы точно и до-
сконально установить сколько и что я знаю о заброшенной в лесной чаще
усадьбе, — завершение его интереса ко мне означало реальный конец мне
самому.
Одно лишь было мне не совсем ясно: с какой целью? Чтобы собрать ма-
териал на кого-то, пользующимся в стране большим весом или чтобы этот
материал никогда и нигде не смог больше проявиться? Это были варианты,
и оба они не сулили мне ничего хорошего, я очень быстро осознал, что в лю-
бом случае, как только следователь получит от меня необходимые сведения,
меня просто уничтожат, потому что человеку с такими знаниями нет места
нигде, а тем более — в тюрьме, и, чтобы очень скоро не умолкнуть навсегда,
я замолчал на допросах, потому что отчётливо понял: надо самому спасать
себя и, как это можно будет сделать, я должен был придумать очень быстро.
Только что я мог тогда?
На седьмой или восьмой день допросов я, проводив глазами следователя,
решил перевернуть подушку. Под нею оказался малюсенький клочок бумаги,
на котором мелким почерком было написано карандашом: «Рви когти, братан,
и чем быстрее, тем лучше». И всё… Ни подписи, ни даты, ни обратного, как