19 / 184
19
ДОН_новый 15/1-2
шевелится она или уже нет. Потому что я видела, как умирала Эльза
Августовна, и знала, как это бывает. Мы с мамой так же подходили к
ней ночью, и мама брала ее, спящую, за руку и однажды она уронила
эту руку и сказала: «Все» — а наутро мы положили Эльзу Августовну
на мои санки и отвезли на кладбище, и там какие-то дядьки закопали ее
в яму, а мама отдала дядькам наш хлеб. Я и теперь, — сказала Таня, —
хожу на Охтинское кладбище на ту братскую могилу, где лежит Эльза
Августовна. А летом сажаю там цветочки и вспоминаю, как она всем со
мной делилась, а ведь ей самой каждая крошка была так нужна! Мы вот
сейчас насыпаем в чай сахарный песок и даже не думаем, что три ложки
песку — это, может быть, чересчур много, хватило бы двух. Нам просто
смешно об этом думать, да и луковицу мы бы не подняли с земли.
Той ночи я никогда не забуду, хотя бы прожила девяносто лет. Я лежала
на плите и смотрела на белое окно и на луну, как она волочит по черному
небу свои марлевые полотнища, и вдруг мне показалось, что в квартире
невероятно, небывало тихо. Мамочка никогда не храпела, и когда она за-
сыпала, всегда было тихо, но эта тишина была совсем особенная, и я вдруг
догадалась, что мама умерла. Я спустилась на пол, наступила на кочергу,
кочерга стукнула о железо на полу. Холодными ногами по холодному полу
я прошла к маминому дивану. Мама лежала на спине, руки были протя-
нуты вдоль тела, в одной руке зажат мой лифчик, который она собралась
надеть на меня утром. Я позвала ее, она не шевельнулась. Я вспомнила,
как это делается, взяла ее руку, рука сама упала на диван. Я вспомнила и
то, что надо делать дальше, и потихоньку надвинула ей веки на глаза. И
глаза были ещё холоднее, чем рука.
— И кто же вам помог ее отвезти? — спросили слушавшие.
— Много людей пришло, — ответила Таня. — Женщины и мужчины
и даже дети пришли. Так что было кому и на санки уложить, и свезти на
кладбище.
— И Сергей Иванович пришел, должно быть? — спросили слушав-
шие.
—Нет, —ответила Таня. —Сергей Иванович был еще далеко. Он был
на своем месте, в детском доме, которым он заведовал. И в этот самый
детдом через несколько дней после маминых похорон поступила я.
Меня привёл к нему доктор.
—Вот что, товарищначальник, случай сомнительный, —сказал доктор.
Очень сильное истощение.
Сергей Иванович сидел за письменным столом и писал. У него и тогда
уже были седые волосы и орденские колодочки на пиджаке.
Он спросил:
— Почему это ты так истощилась?
— Потому что фашисты морят нас голодом, — сказала я.
— О, да ты грамотная, — сказал он. — Ну, ничего, у нас поправишь-
ся.