136 / 184
136
Василий Воронов «Муниципальные люди»
«Дорогой человек! Ты играешь на баяне, и если решишься соединить со мной
свою судьбу, я сделаю тебя сказочным Орфеем.
Я объездила всю Россию и теперь хочу бросить якорь в каком-нибудь глухом
уголке. Жить с любимым человеком и писать стихи о любви. Я бедна по жизни,
но богата внутри. Я изменю твою жизнь, открою тебе третий глаз. Ты бывший
артист, я узнала это из твоего письма. Но бывших не бывает. Ты будешь играть,
петь и танцевать одновременно! Я высеку из тебя божественную искру! Мы за-
жгём твой глухой захолустный уголок России. Как сказал мой друг:
… у поэта всемирный запой, и мало ему конституций!
Жди меня, я устрою тебе сказочное существование! Навеки твоя Варвара
Менестрель.»
— Ну как? — робко спросил Кузьма, видя, как густо собираются морщинки
на маленьком лбу Семёна Семёныча.
— Видишь ли, любезный Кузьма, — отвечал друг в раздумье. — Тут мой
совет не нужен. Сигай, очертя голову, в омут! Или пан, или пропал!
Первый хуторской жених на старости лет сиганул, очертя голову, в омут.
Варвара Менестрель оказалась далеко не молодой, с детскими конопушками
на носу, очень живой, разговорчивой. В плаще и шляпке с розаном. Она мило
улыбнулась Кузьме Валерьяновичу, прикрывая ладошкой рот.
— Извиняюсь, сняла коронку. Надеюсь, у вас есть стоматолог? А ты ничего,
старичок-лесовичок… Показывай свои владения…
Жених подхватил тяжёлую сумку. Варвара шепнула ему в ухо: «Расплатись
за такси». И первая уверенно пошла в калитку, игриво виляя задницей.
Мало сказать, что жизнь старого холостяка изменилась. Она стала совсем
другой, и сам Кузьма мало чем напоминал прежнего хуторянина. Во дворе по-
стоянно слышались женский смех, радостные восклицания и громкая музыка.
У крыльца выросла гора старого тряпья, обуви, подушек, кастрюль, журналов
и фотографий в рамках. Конверты с фотокарточками из службы знакомств ветер
разносил по хутору, ребятишки выкалывали глаза невестам, топтали их ногами,
бросали в лужи.
С утра до вечера слышались приказания и команды, по-военному чёткие и
беспрекословные.
— Кузя! Перетащи нашу кровать в другую комнату, обстановку нужно пе-
риодически менять. Однообразие признак ограниченности.
— Кузя! Посмотри, в каких ты штанах! Не артист, а шпана хуторская!
—Кузя! У тебя в доме ни капли спиртного, умереть можно! Сгоняй в магазин
сейчас же! И сигарет купи.
— Кузя! Я не могу без мяса! Ты можешь, а я не могу! Приготовь на ужин
шашлык что ли…
— Кузя, послушай две нынешние строчки. Не правда ли, гениально?
Запали меня с четырёх сторон,
Полюби меня, поиграй с огнём…
Кузьма Валерьянович суетился, мельтешил, торопился в каком-то молчаливом
восторге, точно в столбняке. Раньше он бы ни за что не согласился, например,
перетащить кровать в другую комнату. Сейчас же не только безропотно пере-
тащил кровать, но выбросил старый коврик, тумбочку с газетами, два венских