142 / 184
142
Василий Воронов «Муниципальные люди»
— Ты вернул его мне, ты любишь меня. Вижу твою силу, твою правду, твой
свет. Теперь они во мне.
Пришла Нина Кузьминична. Муж и жена сдержанно поздоровались, долго
сидели молча за широким столом во дворе. Настя наблюдала сцену из дома,
отодвинув штору в открытом окне.
—Выходила тебя девка... Совсем был колода неподъёмная. Я бы не осилила.
Видно, любит… Что ж, живи, Ваня, это судьба. О Насте плохого слова не скажу.
Но чужие вы. Уж тебя-то я знаю, норов от бабки Оксаны. Наплачется девка. Ну,
прощай, мне пора.
Нина Кузьминична, держась обеими руками за стол, медленно поднялась,
твёрдо ступая, дошла до калитки, оглянулась напоследок:
— Лучше б ты умер, сокол, сразу тогда…
Бригадир возвратился в свою бригаду.
Молодые бабы обращались с ним, как и прежде, запросто и по-свойски. В
обед ставили на стол бутылку, предлагали «дерябнуть» за здравие.
— Будь, Максимыч!
— Не кашляй!
— Что б, как раньше…
Бригадир улыбался, почёсывал затылок, оправдывался:
— Я теперь, девчата, на сохранении.
Бабы озоровали, пошучивали. С крепким словцом, с перцем. Жалели, взды-
хая:
— Нам тебя на всех хватало. А вот молодые морды воротят. Зоотехник из
Загряжска на третий день сбёг, когда девки его в сенник заманили…
Бабы постарше одёргивали:
— Будет вам, кобылы бессовестные! У Ивана Максимыча Настя с машиной
и сынок богатый в Москве. Ему на ваш самогон плюнуть и растереть! И на вас,
матерщинниц!
Молодые лениво огрызались:
— Вот вы и заездили сивку, жалостливые да сердобольные!
Бригадир сидел в углу и безучастно слушал беззлобную перебранку.
Что-то выпало, сломалось в механизме общения. Сквознячок отчуждения по-
степенно выветрил из коллектива весёлость и грубоватые шутки, праздничные
посиделки с водкой и песнями, с бесстыдными любовными историями.
— Это Настя виновата!
— Из орла ворону ощипанную сделала!
Полногрудая, белотелая Верка, любимица бригадира, решительно объявила:
— Кончилась бригада! Я ухожу на стройку в Загряжск.
Бывшие товарки по ферме отвернулись от Насти, перестали здороваться.
Завидовали, осуждали.
— Разбогатела, из землянки в хоромы переехала!
— Сынок в Москве деньги лопатой гребёт, и матери тысячами шлёт.
— Дай Бог, каждой такого сына.
— А Максимычу до лампочки теперь все богачества!
— Ни выпить, ни закусить как следует. Разве ж это жизнь?
— Я б на его месте каждый день чешское пиво пила. Люблю чешское пиво!
Недолго поработал бригадир. Уставать стал. Присядет в холодке и заснёт,
зайдёт в сторожку и на топчан, минуты не пройдёт — храпит. Прикажет что-