121 / 160
121
ÄÎÍ_íîâûé 14/1
после «траха»? Какая там ты? Любила ли ты его, когда фотографировала. Ста-
ромодное слово «любила». Оно не отражает сути. И нужно ли мне это знать?..
Зачем ты оставила у себя этот пук снимков, как курильщик пачку сигарет для
соблазна?..
Впрочем, когда тебе делается тоскливо, ты декламируешь: «Родина — это
там, где прошли юность, школа, старшие классы, выпускной бал. У меня родина
там, где цветёт северное сиянье».
Цветистая речь. Вся — эмоция.
— Выкинь шубу! — Сержусь я. — В ней заведётся моль. И она пожрёт твои
новые шерстяные вещи, пальто из кашемира.
— Пусть жрёт. Тут тоска. А там — природа! Жизнь.
Я нашёл этот посёлок. Странное название: «Кревда». Чуть ли не кривда.
Рыжие, ржавые камни, плешивая растительность. Зябко от одного вида.
Но, вот ведь, северное сияние стачивает на нет ржавь, плеш, холодрыгу.
Шуба из искусственного, пошлого меха занимает половину шкафа. На всякий
случай. В запас! На чёрный день. Разве можно её, волнующий монумент про-
шлого, выкинуть?!
А наш сын? Не будет ли он таким ушлым. По крайней мере, сейчас он со-
вершенно честен. Кристально естественен. Кусается, когда хочется кусаться. И
целуется тоже, когда «стих нападёт». «Стих нападёт»—так говорила моя бабушка
Дуня. И нет у нашего сыночка никакого НЗ. Есть свой словарь.
Спать — баки, крокодил — ге, тепловоз — ту-ту-у-у, машина — бум-бумия.
Череда междометий. И носом о мой нос он трётся не для того, чтобы получить
конфетку, которую он почему-то на своём природном языке называет «ситькой».
Просто трётся. Интересно ему.
И тот самый волк (потомок соловчихинского) для него не злодей и не добряк,
а что-то необъятно сказочное. Волк — хранитель карамелек. Жуткий, любимый
злодей.
Вечером, когда сынок засыпает, он шевелит уже исчезающими из этого мира
губами: «Волк, ситька»...
А может всё же жахнуть эту зелёную с дымкой рамку об пол?! Зачем сэра
Сэржа в сортир тащить. Мелко порвать фотоснимок, закрутить клочки в старую
газету и сунуть всё это ничтожество в чёрную, пластиковую урну. Я— ничтоже-
ство. Он — ничтожество.
И все мои домыслы, вымыслы, бредни, чушь, изматывающую и меня, и тебя
абракадабру, — в развёрстую, тёмную пасть.
И всё кончится. Весь вой…Весь стон... У волка нет глаз, одни космы. Я видел.
И страха нет. Надо только в мыслях воскликнуть «Если!» И сделать невидимое
миру сальто-мортале.
Если…
Да, что это мы с тобой наплели вокруг себя, чем обмотались, в каких узлах
запутались, что же мы делаем с собой, любимая моя?!
Какое там «поперёк». Я старый, дрессированный и счастливый от этого лох.
Ты — моя «ситька». Вот и всё, что я хотел сказать всем на свете, не только теб
е,
а и индийскому магарадже Волку с зубами, как звенья бензопилы.