Previous Page  120 / 160 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 120 / 160 Next Page
Page Background

120

Âîþò âîëêè

Серяков прищурился, — так щурился мой дедушка-бондарь, когда мерил

кронциркулем доску.

Я поперхнулся: «Волк!» Что-то соснуло в солнечном сплетении.

Серяков отмерил-таки. Смахнул прищур. ВСоловчиху, к Уколову! УАЗик «бил

копытом» и сам хотел лицезреть волка. Попрыгали в машину. Мчим. Серяков за

рулём. Брыкалов, Бутусов, Степан Иваныч, «беломорина».

И тут хмель слетел. Вместо него — страх. Это страх. Чего это, ещё и волка не

видал? Что волк? Собака. Волк!!! Знал и знаю я один приёмчик против страха.

Надо загадать. Сказать самому себе слово «если». В голове — тут же: «Если

сфотографирую волка, то махану отсюда. Из Вязовки. Куда-куда? На Кубань,

там тепло и жёлтые абрикосы».

Дались мне эти абрикосы.

Соловчихинский лесник Уколов приоткрыл калитку. Действительно: волк

на цепи. Живой, драный, нелепый. Рты — хлоп-хлоп. Глаза у всех — железные

полтинники. Степан Иванович, Бутусов, Брыкалов, Серяков. Я. У волка глаз не

видно. В космах.

У моего «Киева» обыкновенный объектив «Юпитер». Не телевик. «Лезь»,

— приказал я объективу и себе. Ну, и что, что цепь — рванёт, будку с корнем

выдерет. Я полз, оглядываясь. Позовут назад?.. Не звали. Оборачиваюсь. Коля

Бутусов для чего-то делал страшные глаза. Наверное, подбадривал. Гена Брыка-

лов топорщил большой палец. Мол, во — герой! Я дополз и нащупал скользкую,

потную кнопку «Киева». На снимке волк получился лучше, чем настоящий.

Магараджа леса! С зубами, как стальные звенья у бензопилы. Больше мне в

Вязовке делать было нечего.

И я ткнул пальцем в карту туда, где вздувалось Чёрное море.

За абрикосами! Один. Синь в небе. И вся моя вселенная. В принципе это было

то, что называют «куда глаза глядят». Чух-чух, ту-ту-у-у! На верхней полке книж-

ка, стихи без рифм: «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк».

Любая беседа с портретом Сэржа получается лёгкой. Иногда тянет сорвать

и растоптать. А, растоптав, поднять с пола и сунуть в очко дворового сортира.

Ничего плохого он мне не сделал. Напротив. Целебен. Портрет Сэржа Муром-

ского — панацея от тоски.

Я знаю как бросить курить. Надо просто купить красивую пачку сигарет

«Мальборо» или ещё каких-то. Положить пачку в карман. И твердить себе:

«Я — человек, а ты — душистый яд. Я могу чиркнуть зажигалкой. Вот она.

Но не дождёшься. Я пишу поперёк». Я пишу поперёк, как поэт Хуан Рамон

Хименес».

Мой брательник Сэрж Мурманский выбрал себе классную спецуху. Он

– инкассатор. Не лодырь он. Далеко — не лодырь. Себя испытывает. Деньги он

кидает мешками. Будь он поинтереснее, с запалом в мозгах и душе – хлопнул бы

напарника, а потом водилу. И дело с концами. Одного такого мешочка, а то и двух,

хватит, чтобы безбедно прожигать жизнь в какой-нибудь республике Северного

или иного Кавказа. Вот соблазн. А мы ему, этому лысому чертяке — кукиш! Мы

водочки с зарплаты, «Русского размера, да чтобыщёчки у неё покраснели». Сэрж

— мой близнец. Родной двойник. Он — игрок.

Сэрж Муромский пишет поперёк. Как и я. Как и ты, моя любовь.

Враг становится братом. Враг мой — брат мой!

Я гляжу на снимок в глаза Сэржа. Может ли «мыльница» четко скопировать

зрачки? В них отпечатана ты? Или другая? Голая. После «граммульки» или