120
Âîþò âîëêè
Серяков прищурился, — так щурился мой дедушка-бондарь, когда мерил
кронциркулем доску.
Я поперхнулся: «Волк!» Что-то соснуло в солнечном сплетении.
Серяков отмерил-таки. Смахнул прищур. ВСоловчиху, к Уколову! УАЗик «бил
копытом» и сам хотел лицезреть волка. Попрыгали в машину. Мчим. Серяков за
рулём. Брыкалов, Бутусов, Степан Иваныч, «беломорина».
И тут хмель слетел. Вместо него — страх. Это страх. Чего это, ещё и волка не
видал? Что волк? Собака. Волк!!! Знал и знаю я один приёмчик против страха.
Надо загадать. Сказать самому себе слово «если». В голове — тут же: «Если
сфотографирую волка, то махану отсюда. Из Вязовки. Куда-куда? На Кубань,
там тепло и жёлтые абрикосы».
Дались мне эти абрикосы.
Соловчихинский лесник Уколов приоткрыл калитку. Действительно: волк
на цепи. Живой, драный, нелепый. Рты — хлоп-хлоп. Глаза у всех — железные
полтинники. Степан Иванович, Бутусов, Брыкалов, Серяков. Я. У волка глаз не
видно. В космах.
У моего «Киева» обыкновенный объектив «Юпитер». Не телевик. «Лезь»,
— приказал я объективу и себе. Ну, и что, что цепь — рванёт, будку с корнем
выдерет. Я полз, оглядываясь. Позовут назад?.. Не звали. Оборачиваюсь. Коля
Бутусов для чего-то делал страшные глаза. Наверное, подбадривал. Гена Брыка-
лов топорщил большой палец. Мол, во — герой! Я дополз и нащупал скользкую,
потную кнопку «Киева». На снимке волк получился лучше, чем настоящий.
Магараджа леса! С зубами, как стальные звенья у бензопилы. Больше мне в
Вязовке делать было нечего.
И я ткнул пальцем в карту туда, где вздувалось Чёрное море.
За абрикосами! Один. Синь в небе. И вся моя вселенная. В принципе это было
то, что называют «куда глаза глядят». Чух-чух, ту-ту-у-у! На верхней полке книж-
ка, стихи без рифм: «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк».
Любая беседа с портретом Сэржа получается лёгкой. Иногда тянет сорвать
и растоптать. А, растоптав, поднять с пола и сунуть в очко дворового сортира.
Ничего плохого он мне не сделал. Напротив. Целебен. Портрет Сэржа Муром-
ского — панацея от тоски.
Я знаю как бросить курить. Надо просто купить красивую пачку сигарет
«Мальборо» или ещё каких-то. Положить пачку в карман. И твердить себе:
«Я — человек, а ты — душистый яд. Я могу чиркнуть зажигалкой. Вот она.
Но не дождёшься. Я пишу поперёк». Я пишу поперёк, как поэт Хуан Рамон
Хименес».
Мой брательник Сэрж Мурманский выбрал себе классную спецуху. Он
– инкассатор. Не лодырь он. Далеко — не лодырь. Себя испытывает. Деньги он
кидает мешками. Будь он поинтереснее, с запалом в мозгах и душе – хлопнул бы
напарника, а потом водилу. И дело с концами. Одного такого мешочка, а то и двух,
хватит, чтобы безбедно прожигать жизнь в какой-нибудь республике Северного
или иного Кавказа. Вот соблазн. А мы ему, этому лысому чертяке — кукиш! Мы
водочки с зарплаты, «Русского размера, да чтобыщёчки у неё покраснели». Сэрж
— мой близнец. Родной двойник. Он — игрок.
Сэрж Муромский пишет поперёк. Как и я. Как и ты, моя любовь.
Враг становится братом. Враг мой — брат мой!
Я гляжу на снимок в глаза Сэржа. Может ли «мыльница» четко скопировать
зрачки? В них отпечатана ты? Или другая? Голая. После «граммульки» или