6 / 8
6
Литературная страница
№ 10-12 - 2014 г
В
ти
хой
МУЗЫКЕ АОЖДЯ
Рассказ
Степан
Деревянко
Невнятным голосом диспет-
чер вокзала объявила посадку
на электричку, идущую из Крас-
нодара. Была пятница - день
большого отъезда из города, и после объявления по радио
поток людей устремился на дальний перрон. Поспешил и я.
Хотелось сесть в вагон с мягкими сиденьями, чтобы потом
не болела спина. Ускорив шаг вслед за бегущими студента-
ми, я обратил внимание на цокот костылей идущего впереди
высокого парня, одетого в поношенный военный комуфляж,
с подвёрнутой ниже правого колена штаниной, низ которой
промок от сукровицы. Привязанная к костылю в такт ходьбе
болталась лёгкая матерчатая сумочка. Парень шёл осторож-
но, и я подумал: не иначе после недавней ампутации. Поду-
мал и, обогнав его, поспешил дальше.
Мягкое откидное кресло занять я успел, но электричка
ещё долго стояла, и я второй раз увидел того же парня,
проходившего уже через вагон. Он искал свободное место,
и ему помогала девушка из поездной бригады. Потом, до
самой станицы, парня на костылях я не видел, а на станич-
ной станции, услышав по громкой связи о долгой стоянке
из-за ремонта путей, вышел на перрон.
В станице шёл тихий дождь. Он шептал пожелтевшим
листьям, что пришла пора расставаться с берёзами и липа-
ми, и они, нехотя с ним соглашаясь, опадали, кружились
и прилипали ко всему, к чему приклеивал их небесный
посланец осени.
Я ловил лицом дождинки, радовался редкой октябрьской
тишине, которая нарушалась на станции вздохами электрич-
ки, стравливающей из компрессоров воздух. И тут снова
увидел парня на костылях. Он покупал что-то у вокзальной
торговки, а потом отошёл к высокому бетонному блоку, зак-
рывающему въезд машин на станцию. Парень присел на
доску, лежащую на бетоне, вытянул для отдыха здоровую
ногу и достал из пакетика пирожок. Тут же, неизвестно
откуда, перед ним появилась рыжая сука с сосцами чуть
ли не до самой земли. Я решил подойти ближе.
- Здорово, служивый! - сказал я парню.
Тот, пристально посмотрев на меня, кивнул. Был он с
правильными чертами лица, сероглаз, русоволос - о таких
говорят: «Хорош собою».
- Компанию можно составить солдату и собаке?
- Можно, батя, - ответил он и бросил собаке кусочек
пирожка.
Сука угощение поймала, облизнулась и завиляла хвос-
том, прося ещё. Садиться на мокрую доску я не стал, опёрся
ногой о блок и остался стоять, уперев локти в колено - так
было удобно.
- А почему решили, что солдат? - спросил парень.
- Едешь в форме, выправка армейская чувствуется. На
транспорте бедных едешь. Домой?
- Домой... И почти приехал. А ты, батя, глазастый,
ментом что ль был раньше?
- Ты тоже глазастый. Только не ментом, а учителем
был. На пенсии я.
- Учителем? Уважаю! Но ехал я, батя, на электричке
только сюда. Оттуда, - он кивнул головой на север, - доехал
до города с родителями товарища на машине.
- Значит, всё-таки «юго-восток», Украина, там был.
- Там.
- Осколок, противопехотная покалечила?
- Не знаю. Не понял. Бой у нас был недалеко от границы.
В жгуте ребята меня и перевезли в Россию. Там граница
- лесополоса. Врачи и подравняли обломки, чтоб красивше
было, - он усмехнулся. - Но живой - и ладно.
Парень замолчал. Бросал собаке кусочки второго пи-
на моих губах появляется улыбка. Казалось, что и сейчас я
нахожусь там - в тех днях, когда были сделаны эти снимки.
Слышу голоса родителей, их сме х .. Но стоило только зак-
рыть фотоальбом, я оглядывалась по сторонам и видела чужие
детдомовские стены.
И тогда я вновь открывала страницы альбома и продолжала
рассматривать каждую его деталь, чтобы мысленно подольше
побыть там, в том счастливом времени. Внимательно разгляды-
вала и фотографии, и надписи, которые делали родители: вот
мамин почерк, а вот папин. Одна из папиных надписей была
сделана синей пастой, но на середине слова «зоопарк» паста
резко становилась другого оттенка - это значит, что во время
написания она закончилась, и папа сменил ручку.
Я сотни раз рассматривала фотоальбом и жила прежней
рожка, не попробовав его. Шелестел дождь. Я посмотрел
на часы. Время стоянки электрички уходило, но посадку
не объявляли, и я спросил:
- А родители знают, что воевал?
Парень покачал головой и ответил:
- Сказал, что уезжаю после демобилизации на Север.
- Значит, не знаешь, как теперь домой явиться, что ро-
дителям сказать?
- Угадал, батя.
- Скажи, что попал в аварию на дороге.
- Так и думал. Но есть ещё на плече пятна от сквозного
пулевого. Про них что сказать?
Он повернул лицо ко мне, и из его прищуренных серых
глаз на меня глянула горестная тоска.
- Да и как мне теперь? - продолжил он. - Инвалидом
войны никто не признает - я сам поехал донецким помогать.
Чиновники скажут, как афганцам говорили: «Мы тебя туда
не посылали». А там, батя, такой к о т ё л . Кто в нём только
не варится. И ни хрена не поймёшь, чего хотят люди: рус-
ские, украинцы. Кого защищать? И русские там разные.
Есть такие - век бы их не видеть.
- Так везде, сынок, - присел я на доску рядом. - Такое
везде и всегда было, сынок. Разные все люди и разного
хотят. Но только русские за други своя проливают кровь
и кладут жизнь.
Он покивал головой и ничего не ответил. Гладил соба-
ку. Сука, съев второй пирожок, уткнулась головой ему в
культю и притихла.
К нам по перрону подходил нечёткой походкой бесша-
башный мужичок из вокзальной трудяжной братии. Увидев
собаку, остановился.
- О, Хохлуха! Уже нашла хозяина, приблуда! Кутят
оставила, а я тебе похавать приносил, - произнёс он, по-
качиваясь.
Парень прекратил гладить собаку, поднял глаза на пьян-
чужку.
- Это что у неё за кличка такая? - спросил он.
- Хохлуха? Она и есть Хохлуха - из Хохляндии. Её из
украинского поезда выкинули, мы и прозвали так. А чё,
братан?
- Кличка необычная, - ответил за парня я.
- Шо необычного? Только сук и называть. Хто ж ещё
жизнью, которая длилась до того снежного дня, когда метель
замела дороги.
Я знала всех людей, кто был запечатлён в альбоме, но
была одна фотография, которая вызывала во мне множество
вопросов. Один из снимков был сделан у нас дома: на диване
сидел какой-то симпатичный молодой мужчина и бережно
держал меня на руках. Возле него находились мои родители
и счастливо улыбались. На снимке мне три месяца.
Я не могла понять - кто этот человек? Почему он держит
меня на руках? Понятно, что это знакомый родителей, но кто
он? Я пыталась выяснить это у воспитателей, но никто не
знал ответа.
Этот вопрос жил во мне много лет, и однажды я узнала,
кто этот мужчина. Но об этом позже.
О детдоме можно рассказывать долго, но скажу главное
у американской обезьяны на поводке ходит и на Россию
гавкает?
Парень прошептал ругательство, опустил голову и сжал
ладонями виски.
- Ты чё, братан? Плохо? - спросил мужичок. - На вот,
поправся пивом. У меня тоже с бодуна голова болит... - и
он положил рядом с парнем пятидесятирублёвку.
Парень не поднял головы. Сука по-прежнему сидела у
его ноги, и сыпал дождь. Вроде шептун, тихий, а пока го-
ворили, намочил. Мягко, в дождливой тишине, прошипели
тормоза подошедшего состава, и на следующем за электрич-
кой пути остановился поезд. На последнем вагоне, как раз
против нас, отчётливо читалась табличка «Киев-Адлер»,
а выше неё красовался трезубец. Звякнула дверь вагона,
и на перрон выпрыгнули покурить пятеро каких-то одина-
ково упитанных мужчин, один из которых был почему-то
в бронежилете.
Мужичок повернулся на звук двери и вытаращил глаза.
Но до него быстро дошёл смысл таблички и трезубца, и
он произнёс:
- О, бляха-муха, дорогэньки прыйихалы!
И, став смирно, вскинув руку в бендеровском привет-
ствии, прокричал:
- Слава Украине, мать её так!
Упитанные обернулись и молча, побросав окурки, полез-
ли назад. Через минуту их поезд ушёл на юг.
- Вот так их! - сказал мужичок, расправив грудь. - Рас-
катывают по России, как по своему майдану.
- Это называется: укусила Мурка рака за сраку, а раку
Мурка до сраки, - заметил парень.
- Ха-ха, Мурка р а к а . - повторил мужичок, смеясь,
махнул нам рукой в знак прощания и побрёл дальше по
перрону.
В это время голос из хриплого динамика сообщил: «Элек-
тропоезд сообщением. отправляется через пять минут».
- Ну, вот и расстаёмся, - сказал я парню, встал и положил
на пятидесятку пару сотенных. - Домой на такси хватит?
- Хватит, спасибо вам, - ответил парень. - Но вооб-
ще-то деньги у меня были. Перебился бы год-другой. Но
пока был в бреду да под наркозом - исчезли. Документы
и награду не тронули.
Он отвернул ворот куртки, и на внутренней стороне я
увидел Георгиевский крест.
- Носи его, не прячь! И прощай, герой, - сказал я, и мы
пожали друг другу руки.
Парень тоже поднялся. Объявили отправление электрич-
ки, и я подошёл к ближнему вагону, оттуда посмотрел на
парня. Он тоже обернулся.
- Как зовут-то тебя, сынок? - крикнул я.
- Назвали Алексеем! - ответил он.
«Значит, защитником», - вспомнил я значение его име-
ни.
- Береги себя, Лёша, жизнь не кончилась! - снова крик-
нул я, уже стоя в дверях вагона.
- Кто он такой, бомжак? - спросил подошедший вокзаль-
ный страж, здоровенный веснушчатый казачина.
- Зачем так? Он с войны. Герой!
- А - а . - протянул казачина.
Близился вечер, но дождь не переставал, сеял и сеял,
приглушая звуки станции. Кружились опавшие листья, и
слышался шёпот дождинок. И в этой тихой музыке дождя
на опустевшей станции отчётливо звучал цокот костылей,
как удары собственного больного сердца. Хохлуха прово-
жала Лёшу поскуливая. Электричка тронулась...
Ноябрь 2014 года
- все дети живут будто в состоянии постоянной готовности.
Каждый готов сию секунду собрать свои вещи, уехать из
детдома с новыми родителями и больше никогда сюда не
возвращаться.
Шли годы. Мне исполнилось уже четырнадцать лет. За это
время удочерили и усыновили многих ребят из нашего детдо-
ма, но почему-то мною за все девять лет не заинтересовался ни
один потенциальный родитель. Мельком на меня смотрели, но
никто не хотел удочерять. Ни разу не знакомили с родителями,
я ни разу не жила на выходных в чьей-то семье, чтобы меня
получше узнали. Ни разу. Я была как будто невидимкой.
Мне очень, очень хотелось, чтобы меня удочерили.
Но все проходили мимо.