6 / 8
¹6-7 – 2013 ã
6
«
È íå ñîçâó÷åí Âàø ÿçûê»
Критические заметки по поводу языкотворчества некоторых современных авторов
Êðèòèêà
В древней Твери открылся Дом Поэзии. Впервые в России
после окончания революционной смуты минувшего века.
Возрождение ли худо-
жественных традиций,
сложившихся на закате
10-х годов (знаменитая
«Башня» Вяч.Иванова, со-
бирающая по средам цвет
петербургской литератур-
ной элиты и внедряющая
тончайшие поэтические
открытия, «Бродячая со-
бака», притягивающая
шумной эпатирующей
сре дой…) или нечто
новое оригинальное, ин-
синуирующее «веление»
нашего тектонического
времени, – всё вызывает
немалый интерес. Наконец-то что-то прорвалось в мутном
омуте нашего тяжелого похмелья. Потому как Поэзия, как,
впрочем, и вся истинная литература, что бы ни говорили о
затухании цивилизации, деградации человеческого духа,
была и остается, пока жив человек: ведь «не хлебом единым
он сыт».
Конечно, Поэзию можно и не читать, не признавать, не
понимать, принимая за подлинность стихотворное варево.
Но не такой мерой определяется культура эпохи, а теми эсте-
тическими ценностями, которые не меркнут во все времена,
притягивают и волнуют, подобно магическому бриллианту,
фосфоресцируя тусклое пространство. И я вдруг подумала:
почему такого творческого Дома не может быть и у нас в
Таганроге, на родине Чехова (или пространнее – в Ростове).
Какой грандиозной литературно-художественной аурой
располагает он! Кажется, не уступит и древней Твери. Кто
только не коснулся его земли: Пушкин и Лермонтов, Бунин
и М. Волошин, Маяковский и Есенин, Бальмонт и Гумилев,
Паустовский и Берберова, Чайковский и Мусоргский… В
нём родовые корни С. Парнок и В. Парнок, где-то в недрах
его земли покоится затерянный прах Н.Кукольника. На всём
лежит печать великого А.П.Чехова. Оговорюсь сразу: менее
всего хотелось , чтобы сам факт такого события, затронутый
мною, был бы воспринят, как желание позавидовать более
удачливому соседу. Помните, как у Ильфа и Петрова в «Коло-
коламких рассказах» о «вечном огне»: позавидовали жители
Колоколамска, что где-то в Париже есть вечный огонь. «А
мы чем хуже», – решили они. Но не было участников войны
в их городе. И вдруг повезло: ездил по улицам неизвестный
старьёвщик и вскоре преставился; его похоронили с почестями
(кто знает, может быть и он воевал?) и на его могиле зажгли
негасимый огонь: знай, Париж, наших!
Но странная вещь случай: чем больше я придавалась меч-
там о таком творческом Доме, который стал бы истинно лите-
ратурно-художественным Центром, тем всё больше возникало
неразрешимых вопросов. Не станет ли он по качеству деяний
прообразом шумно заявивших о себе в последнее время само-
стийных союзов типа «Союза писателей Дона» или кружковых
литературных группировок? Найдутся ли профессиональные
руководители, остро болеющие за свое дело и поставившие
прочный заслон «девятому валу» низкопробной продукции?
Будут ли заинтересованы городские и областные власти в
таком высоком и благородном деле? И кто возьмет на себя
материальную сторону такого мероприятия? В Твери всё это,
как и многое другое, нашлось. С участием поэта А.Дементь-
ева открытие Дома Поэзии состоялось. Вероятно, поняли,
какая духовная выгода в наше катастрофическое время может
быть извлечена из этого. Ведь в начале было Слово и Слово
было Бог и Слово было с Богом. Оно действовало магически,
за ним шли, ему верили, оно поднимало народные массы. В
наше время изменилось сама роль слова, его качество, пре-
вратившись в уродливый фетиш. За современным словом не
пойдут (и не дай Господи, если случится обратное). Между
тем, откуда же взяться его высокому уровню, коль литература
сегодня унижена по всем направлениям. Валом валят третье-
сортные тиражи из новоявленных издательств. За собствен-
ные деньги можно издать всё, что угодно. В то время как
изучение литературы в школах и вузах сведено до минимума
часов, а качество преподавания её меряется всё более низкой
планкой. В Союз писателей сегодня стремятся люди далекие
от любви к словесности, не представляющие ни её истории,
ни что такое мастерство, скорее любящие себя в литературе,
чем её, многострадальную. Вот уж какой раз на заседании
правления по приёму в члены Союза писателей задаю один и
тот же сакраментальный и «труднейший» вопрос желающим
пополнить его ряды: «Кого из поэтов-классиков вы знаете?»
В ответ – смущенное молчание.
Давно известно, что истинное мастерство рождается не на
пустом месте, – во многом из освоения сокровищницы куль-
турного наследия. В противном случае автор обрекает себя
на банальные высказывания сугубо личного характера, инте-
ресные лишь для него самого, и, как знак рекламы в печати
собственного имени. А чтобы закрепить за собой имидж «лич-
ности талантливой», не трудно найти и оценщиков из своего
круга, которые не поскупятся на высокие эпитеты: «перво-
зданный», «уникальный», «такого ещё не было» и пр. И стоит
только появиться перед такой аудиторией «столичному диву»,
тут же по инерции идут головокружительные оценки и ему.
На одной из таких встреч – с писателем А. Геласимовым во
время книжного фестиваля в Таганроге в кафе с «чеховским»
названием – «Вишневый сад», меня озадачили весьма щедрые
оценки, лично не имеющей никакого отношения к литературе,
ведущей вечера, одна из них особенно – полоснула, точно
лезвие бритвы: «У нас в гостях гениальный писатель!» Дома
открываю его роман «Степные боги» и повесть «Разгуляевка».
Язык произведений ошеломляет: изощренные вульгаризмы,
особенно в диалогах героев, переполняют страницы текста. Я
вдруг представила себя за кафедрой анализирующей эти произ-
ведения, где без диалогических примеров не обойтись. В свою
очередь в ответ на экзаменах или семинариях эти словесные
перлы выдают мне студенты. Ничего себе получается у нас
диалог! Гармонии не занимать.
Позволю себе предположение: возможно у автора была
своя цель: изобразить жизнь такой, какой она есть во всех
подробностях, т.е. перенести все мерзости бытия в свой текст
с тем, чтобы читатель возмутился сему образу и, как говорит-
ся, стал на путь очищения. Но возмутится далеко не всякий
читатель, иной только позабавится, акцентируя внимание на
самом непотребном, эпатирующем, принимая за знак «смело-
сти» и «нашей правды». Между тем искусство не заурядная
фотография, в нём важен отбор и эстетический синтез, кото-
рый работает на авторскую идею. Обратимся к эпическому
роману М. Шолохова «Тихий Дон». Много ли в нем найдете
ненормативной лексики? Её там нет (исключение буквально
несколько слов), а ведь в быту казачье племя не отличалось
словесным этикетом: острые выражения были в щедром
«ходу». Но вот образец. Григорий Мелехов после многих по-
трясений возвращается в родной хутор и узнает об убийстве
большевика Котлярова неистовой Дарьей. Не помня себя от
бешенства, он вбегает на сеновал, где в пьяном беспамятстве
лежала она, и далее вот описание его состояния: «Никогда ещё
Григорий не испытывал такого бешеного желания рубануть.
Несколько секунд он стоял над Дарьей, стоная и раскачиваясь,
крепко сцепив зубы, с чувством непреодолимого отвращения
и гадливости рассматривая это лежащее тело. Потом шагнул,
наступил кованым каблуком сапога на лицо Дарьи, черневшее
полудужьями высоких бровей, прохрипел: «Ггга-дю-ка!».
И всё. Образ получил оценку, ясно и понятно. А ведь какой
кладезь непотребных слов можно было бы извлечь из этого
эпизода! Однако в гениальных творениях всё иначе.
Никогда ещё в России не было такого шквального потока
пишущих (особенно стихи), как в наше катастрофическое
время. Хорошо это или плохо, едва ли этот вопрос законо-
мерен, так как запретить изливать себя «на бумагу» никто
не в праве. В этом случае можно только заметить: пишите,
если это Вам доставляет удовольствие, читайте « в узком
кругу» ,но публикуйте только то, что по-настоящему ценно и
достойно истинного внимания. Известно, что «поэтичность»
– не только «язык богов», поэтическими могут быть и слова
повседневности, даже грубые, разговорные, в то время как
«высокие» становятся чужеродными, если не возник особый
строй речи, а с ним и внутреннее преображение, которое делает
слово орудием поэтической мысли, отчуждая его от «прозаи-
ческого» двойника. Сегодня это правило забыто. Поэтические
слова подменяются самыми расхожими прозаизмами, которым
графически придаётся форма стиха, скреплённая банальной
рифмой. И стихотворение готово! За ограниченностью ли-
стажа остановлюсь на одном имени, ранее неизвестном мне
– Леониде Севере. Не скрою, выбор не случаен: продиктован
уже заявленным разговором («ДП» №5), и мне хотелось бы
его продолжить, обратившись непосредственно к тексту ав-
тора. Замечу, я далека от заведомо подготовленной мысли:
«раскритиковать» во что бы то ни стало и только; напротив
– хочу проанализировать и понять, что за «стихотворный ма-
териал» передо мной, так энергично (сборник за сборником),
выходящий из печати.
Передо мной пять поэтических сборников, четыре из них
изданы в течение одного года ( «Дождю навстречу, грусти
вопреки…», «Люблю рассветы больше, чем закаты…», «Слу-
чайный прохожий» и книжки переводов «Крылья надежды»,
«Славянской боли кружева». Этот поток публикаций сразу
настораживает, отсылая к истории поэзии (А. Ахматова, издав
первую книжечку стихов в 1912 году, вторую выпускает только
через два года, третью – почти через три, А. Блок – первую
книгу «Стихи о Прекрасной Даме» в 1904 году, следующую
– «Снежная маска» в 1907). Вспоминаю стихотворение В.
Маяковского «Разговор с фининспектором о поэзии», о том,
что стихи нельзя создавать искусственным путем, заключая
договор на оплату строчек к определённому сроку. В ней
важно вдохновение, которое приходит далеко не всегда, как
хотелось бы. Скорость, поспешность, искусственное форси-
рование какой-то темы убивают её. Пересматриваю страницу
за страницей и первое, что открывается мне: лирическое «Я»,
его ориентация на весьма «усреднённый» тип. Он может быть
подвижен, выступать в разных ролях и ипостасях, но его суть
остается неизменной. С назиданием диктует он читателю
свои нехитрые правила: что хорошо и что плохо, что должно
быть и чего нет… Он акцентирует внимание на известных
негативных сторонах нашей действительности, выносит им
свой категорический приговор, как например, в стихотворении
«Зеркало»: оно о тех, кто
«не хочетжить на зарплату»
, кому
всё
«вообще по барабану»
, в то время как «
по фени ботают
министры и премьеры/ И хлещут «Клинское» повсюду паца-
ны»
. Такого рода рассказ завершается авторским обобщением:
«Всё это было бы, наверное, смешно, / В карманах многих
поселился «дупель пусто»,/Зато не гаснет свет в закрытых
казино,/ И, согласитесь, господа, все это грустно».
Скажем,
с авторской позицией неприятия «негатива» нельзя не согла-
ситься: что же тут хорошего, если люди живут не по законам
и не по совести. Или стихотворение «Любителям Интернета»,
где автор негодует и требует:
«Верните то, что погубили!/ В
хвалённом виртуальном мире/ Секс ижестокость правят бал./
Для извращенцев и вампиров/ Ребенок – лучший материал».
Что и говорить: возмущение произволом и беспределом, ца-
рящими в стране, справедливо и понятно:
«Россия! Милая!
Когда же,/Твои богатства, мощь и стать/ Медвежья стая с
рылом важным/ Не сможет грабить и стяжать».
Понятно
и требование «вежливости» на дорогах, отсутствие которой
может стоить жизни человеку («Будем жить»). Думаю, далее
продолжать не стоит, так как ясно, что вся эта актуальность
примитива весьма далека от поэзии. В лирическом «Я» отсут-
ствует художественное чувство меры. Он узок, спроецирован
на специфически лексический и духовный уровень. Ему «не
вытянуть» всей сложности человеческого мира, не создать
гармонии образного строя. Отсюда и ограниченность изоб-
разительных средств, которые «обустраивают» поэтический
контекст. Я не нашла ни одного оригинального эпитета: он
или неточен
(«Глажу акаций доверчивый цвет»)
, либо взятый
из высокой поэзии выглядит в тексте как чужеродное явление
(образ роковой, торжественная краса, муза нежная). Страдает
и метафора, двухплановость которой строится на слишком
отдалённых или вовсе не соответствующих сближениях:
«От
петровских времен толпы вражьих знамен,/Одержимых на-
живой и злобой».
Толпы – это толпы людей, но к знаменам
они никакого отношения не имеют. Или:
«Сгорая у любви на
эшафоте,/Я мизер закажу при трёх тузах».
О каких «тузах»
идет речь, и что такое при них «мизер»? Догадки можно стро-
ить разные, но в «точку» едва ли можно попасть. Порою автор
идёт на поводу ритма так, что смысл теряется в пылу словес-
ного напора. Один лишь пример:
«Здесь на полном скаку, за
«понюх табаку»,/ В атаманском и «красном» дозоре/ Гришка
Мелехов гнал стременами судьбу/ Над обрывом казачьего
горя».
Не могу представить, как можно «гнать» «стременами
судьбу» да еще «над обрывом казачьего горя». Не увязыва-
ются и представления «дозор» и «на полном скаку». Что же
касается сочетания «понюх табаку», как ничтожности цели,
для Григория Мелехова оно неприемлемо, так как сражался
он за свою Россию, каждый раз во всех своих блужданиях,
страстно ища ответа.
Известно, что рифма – самый весомый материал в поэзии.
В. Маяковский сравнивал её с динамитом. Но не взрывается
она в стихах Леонида Севера, напротив – нередко гасит смысл
содержания, вызывая порою неловкость. Вот её «образчик»:
«Известно, что русский без быстрой езды,/ Как лох или как
оборванец,/Пора бы понять, что всё это понты,/Ты против
КаМАЗа – засранец».
Какой мощный каскад (!) сленга, жарго-
низмов, вульгаризмов и прочего обрушивается на читателя!
Но что примечательно. Там, где автор пытается выр-
ваться из недюжинного напора всех этих «измов», уйти от
назидательных наставлений и длинных пересказов событий,
начинает пробиваться нечто светлое, обращающее внимание
взвешенностью образа, чёткой ритмичностью, лексической
эстетичностью. К таким стихам отношу «Я здесь чужой, но
всё родное…». На этой «волне» закрепиться бы Леониду Се-
веру, оставив позади весь этот ненужный эпатаж примитива.
Тогда откроется, что поэзия не просто «факт жизни», а факт
эстетический, без этого определения она разрушается.
Искусство поэзии не терпит суеты. Она вся «езда в не-
знаемое» (В. Маяковский), а потому требует нелёгкого труда,
огромной затраты душевных сил. И ещё: освоения опыта на-
ших великих классиков… И всё-таки хорошо бы и на Дону
открыть Дом Поэзии, где можно было бы вести дискуссии о
литературе, поэтическом мастерстве, проблемах искусства и о
многом другом. Может быть, и у нас бы стало больше поэтов
«хороших и разных».
Ëþäìèëà Ìàëþêîâà