Донской писатель №9

Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà

в числе незаинтересованных

зрителей.

Значит, больше никого. А ведь

ещё совсем недавно их было мно-

го, и Он был уверен в них. Он

закричал, угрожая карами, обе-

щая скорую победу и упрашивая

вернуться, но те, на лестнице, ещё

быстрее задвигали ногами, спры-

гивали вниз и бежали прятаться в

толпе. Они уже не признавали Его

власть, созданную ложью, и Он

всё больше впадал в ярость.

Вот и всё войско. Оно не знает

главной лжи — как Он обобрал

его. Морально и материально. Не

знает и не хочет знать, и на этом

Он пока держится. Но не всем

ложь, что мед, не каждый боится

бряцанья Его оружия, не каждый

хватается за Его посулы...

«Ну ничего, всем воздам...

— точно разгневанное божество

подумал Он о своих противниках

и недавних соратниках, делая

следующий шаг по канату. — И

своим, и чужим!..»

Они считают, что родилось всё

из пустяка, на пустом месте. Так

думают и многие зрители. «Ни с

того, ни с сего он взобрался на

этот канат!» Это не так. Они мно-

гого не знают. На его природные

стремления легли время и обсто-

ятельства. В страну пришло вре-

мя лжи, и, как оказалось, — Его

время. Ложь стала не позором, а

орудием достижения положения

в обществе и средством добычи

материального благополучия.

Лживые американизмы стали за-

мещать в православно-мусульман-

ской стране моральные ценности.

И всё в ней стало продаваться.

Даже честь, даже совесть, даже

душу при желании можно было

продать. И появились люди, ко-

торых всё это устраивало. Они

получили видимое процветание.

У них стало много денег и власти.

Он с гордостью и с удовлетворени-

ем относил себя к ним, навязывая

себя коллегам. Совсем недавно

ещё совершенно честные и благо-

родные коллеги и зрители, никог-

да не признававшие ложь, стали

относиться к ней совершенно спо-

койно, без содрогания, а кто-то из

них совсем перестал замечать её.

Они принимали без возмущения

и Его ложь.

Говорят, глаза — зеркало

души. На Его лице давно не видно

глаз — только два тёмных пятна

вместо них. И не отражается в

них Его душа, не видно её. Где

она? На что Он её разменял? Или

продал? Это была Его главная

тайна…

Ложь легко давала Ему то, что

без неё Он достичь бы не смог

никогда. Он ухватился за неё, как

за оружие, не вникая в её суть и

опасность применения, — перед

Ним уже стояла цель. Старая,

заветная и до поры тщательно

скрываемая цель, она прояви-

лась вдруг реальностью осуще-

ствления. Никто не знает про

Его длинные, бессонные ночи,

когда Он страдал от ощущения

того, что годы уходят, и Он уже

почти у цели — полной и беспре-

кословной власти над коллегами

на вершине профессионального

Олимпа, на которую Он взбирал-

ся столько лет, но вершина эта

вдруг начинает уходить у Него

из-под ног, удаляясь всё дальше

и дальше, и надо начинать снача-

ла, — отказаться от цели нельзя,

потому что она гложет Его, давит

и разрывает мозги, и Он скручива-

ется от жуткой душевной боли,

не в силах ничего изменить. Он

не пытается свернуть в сторону,

чтобы найти выход из тупика,

Он старается идти вперед любой

ценой, не изменив своего пути ни

на микрон, добиться цели— ведь

она, цель эта, всегда с Ним, она

живет в Нём, она стала Его вто-

рым я, и Он не понимает, не хочет

понимать, что выход — только в

отказе от нее.

Ипотому он мстит этой безраз-

личной публике, мстит непокор-

ным коллегам, не признающим

Его величие и Его избранность,

мстит, как Он думает, жестоко

и коварно, и опять не замечает

тщетности своих попыток.

Чтобы отомстить, Он вполне

сознательно встал на канат без

обратного пути, но не сказал об

этом своим соратникам.

Когда-то коллеги преподнес-

ли Ему подарок — принадлежа-

щее всем средство культуры и

нравственности, средство наци-

ональной целостности и профес-

сионального братства. Теперь

оно принадлежало только Ему. И

Он очень скоро понял, что это не

просто подарок, — это оружие, с

помощью которого можно влиять

на коллег, манипулировать их

сознанием, удовлетворяя свои

затаенные амбиции: по-своему ус-

мотрению поощрять или не поощ-

рять их, —в его руках теперь был

своего рода пряник. Он быстро

превратил его в личное оружие,

своего рода «обещальник» и «шан-

тажирник» для коллег, падких на

сладкое тесто, и уважающей ти-

тулы общественности. И еще Он

понял, что с помощью этого сред-

ства Он по праву должен быть

вознесен над коллегами — пусть

они знают это, пусть покланя-

ются Ему. Рожденная в ранней

молодости, но скрытая на годы

Его уверенность в собственной

исключительности, при заискива-

ющем отношении к Нему коллег,

начала воплощаться в жизнь. Он

почувствовал себя Великим. И

был уверен, что утвердил свое

величие перед всеми.

Уже тогда это имело для него

большое значение. Он быстро

ушел от главного — культурно-

го назначения подаренного ему

средства, немедленно разделил

коллег на «голоса», на нужных и

ненужных, своих и чужих, и стал

использовать этот общественный

подарок для утверждения себя

над обществом, своей дороги к

сладкой власти, к своему превос-

ходстве над всеми. И утверждал

целых семнадцать лет. До самого

начала пути по канату. И не утвер-

дил. Потому что использовал для

этого насилие и подлость. Жела-

ние «утвердить», в конце концов,

привело его на канат, и он ступил

на него, уверенный, что путь по

нему будет легким, а главное

—быстрым. Канат уже тогда был

неизбежен для него…

Он лишь почувствовал себя

великим, но не стал им.

Он думал, что Ему не хватает

лишь оружия наказания тех, кто

сомневался в Его величии. И Он

добыл его. Эту очень опасную

игрушку в условиях процветания

лжи в новом обществе, Он стал

применять его для наказания и

устрашения коллег. Кого-то начал

запугивать, кого-то — наказы-

вать. За ту вину, которую лишь

Он определял. Он присвоил себе

право судить. Таким Он видел

своё предназначение. Сначала

это дало какие-то результаты:

некоторые из его коллег не преми-

нули выразить Ему свое «особое

уважение», самые «талантливые»

из них почтительно и заискива-

юще улыбались Канатоходцу в

надежде, что Он поможет им в

продвижении этих самых «талан-

тов». Это нравилось Ему, зато с

остальными коллегами Он стал

грубым и заносчивым, бескомп-

ромиссным в оценке их трудов

и своих решениий. Он уже тре-

бовал, чтобы только Его мысли

считались разумными, только Его

решения воплощались в жизнь.

Но ведь в любой, даже хорошо

выстроенной игре перебор унич-

тожает все. Он не заметил как пе-

ребрал. Покорные и не слишком

умные, по Его мнению, коллеги

вдруг возмутились Его дикта-

торскими манерами и воспроти-

вились амбициям. Строившееся

годами положение, вдруг стало

рушиться. И Он шагнул на канат,

чтобы сохранить это положение

и показать всем свою отчаянную

силу…Он вновь хотел напугать и

поразить коллег, страхом и ложью

заставить их поклоняться Ему…

Он не заметил того момента,

который Его движение в величию

превратил в начало Его ПАДЕ-

НИЯ с Олимпа. Падения, к которо-

му привели все Его предыдущие

действия. И которое, в конце

концов, толкнуло Его на канат.

Он был готов ради своей пус-

той победы продать душу кому

угодно.

Утвердить своё величие Он

просто не мог. Потому что ни-

когда не был великим. Природа

наделила Его амбициями, но не

дала ни острого ума, ни соответ-

ствующих способностей. Болезне-

ные амбиции не позволяли Ему

анализировать собственные по-

ступки. Потому Он использовал

для своего утверждения насилие

и подлость...

Публика внизу внезапно со-

средоточилась, напряглась, глядя

вверх, — ей вдруг стало интерес-

но. Вот Он идет, один, остальные

далеко отстали, их почти не вид-

но, только двое оторвались от на-

дежной площадки, балансируют

по канату, но канат раскачивается

все сильней и сильней, и Он сей-

час, потеряв равновесие, грохнет-

ся с той высоты, куда забрался,

вот-вот, смотрите, смотрите…

Публика уже неистовствовала.

Она не просто ждала, она жаж-

дала. Это Его бесконечное шоу

надоело ей, от этого цирка ее уже

тошнило, и потому она хотела

финала, —быстрого финала, дос-

тойного Его заслуг и ее тошноты.

Смотрите, смотрите… Ах!..

Внимание, до этого скучавшей

публики, сделало свое дело. Ее

безразличие переросло в жажду

Àëåêñåé Áåðåãîâîé

ÊÀÍÀÒÎÕÎÄÅÖ

финала, — она раскачала канат,

и вместе с ним — все Его много-

летние планы, жестокие амбиции

и неуемные желания, с которыми

Он не мог совладать.

Вопль ужаса и вздох облег-

чения пронеслись под темным

куполом неба. До повисшей над

пустотой, конечной площадки

оставалось всего-то несколько

шагов! Лишь несколько метров до

заветной цели! Короткий отрезок

времени до исполнения желаний

целой жизни! Но…

Конечная площадка ни с чем

не была связана, она висела в

воздухе краем бессмысленного

и страшного обрыва. Он шагнул

к ней и в этот миг почувствовал

сильный и решительный толчок в

спину, яростно взмахнул руками

и... сорвался…Вниз…В бездну…

Вслед за своей душой...

Дико вопя и тоже отчаянно

размахивая руками, следом сва-

лились и те двое, что шли за ним.

Потеряв эту шаткую опору под

ногами, они рухнули вниз, в без-

дну, вслед за душой Канатоходца,

и также исчезли в зияющей пусто-

те, разверзнувшейся как дверь в

преисподнюю на месте только что

твердого булыжного покрытия

площади.

Остальные в начале каната

тоже закричали, умирая от стра-

ха, завопили, проклиная тот миг,

когда поверили Ему, себя за то,

что пошли за ним, и, отчаянно

цепляясь друг за друга, каким-то

непостижимым образом все ра-

зом схватились за Вьюнка, кото-

рый, казалось, намертво прирос

к надежным поручням твердой

площадки в начале пути, и, остро

чувствуя каждый напряженный

толчок под ногами, они всё же

удержались на канате… Теперь

они умирали от страха высоты и

ужаса потери божества, которо-

му поклонялись столько лет. И

только, так любимые Канатоход-

цем, восточные глаза загадочно

улыбались из-под приопущенных

век...

Мостовая вновь сомкнулась в

прочную основу площади. Удов-

летворенные и слегка утомленные

зрители стали расходиться. Кол-

леги среди них еще обсуждали

представление. Но интерес к Ка-

натоходцу быстро таял. Площадь

стремительно пустела, и над ней

уже всходило солнце… Символ

чистоты и жизни. Он стирал с

освобождённого пространства

площади остатки Его лжи…

Над миром вновь торжество-

вала правда!

(Îêîí÷àíèå)

Морские бродяги

Мы крещены богиней

Афродитой,

Мы приняли купель на корабле,

И океан то нежный, то сердитый

Ревнует нас к кормилице-земле.

То Млечный Путь,

то Южный Крест над нами,

За портом порт скрывается вдали,

Русалки чешут море гребешками,

Резвясь, как дети, в розовой пыли.

Корабль идёт один во всей

Вселенной

Сквозь череду покоя, бурь и гроз,

Волна играет серебристой пеной

Как локоном русалочьих волос.

Потомки Роджерса, Кортеса,

Яна Смита,

Мы – первооткрыватели земель,

Недаром нас крестила

Афродита

И приняла соленая купель.

Ромашки в каюте

Ромашки в матовом стакане

Стоят в каюте на столе,

Они хранят воспоминанья

О теплой ласковой земле.

Напоминают о любимой,

Хранят тепло родных полей

И красоту неповторимой

Далекой Родины моей.

Цветки увядшие ласкает

Морской прохладный ветерок,

Как будто он на них гадает,

Какую выбрать из дорог.

Мы много суток в океане

И здесь, на этом корабле,

Ромашки в матовом стакане

Напоминают о земле.

***

Корабль бросает на волне,

Мороз крепчает, снег идет,

А мы на баке и корме

Ломами скалываем лед.

Аврал объявлен неспроста,

Кто не на вахте, все вперед!

Должна быть палуба чиста,

И мы обкалываем лед.

Корабль два месяца в пути,

Давно нас дом далекий ждет.

Мы знаем, мы должны дойти,

И мы обкалываем лед.

Волна и шторм. Мороз и снег.

Да, мы попали в переплет.

Пусть сто потов сойдет со всех,

Мы одолеем этот лед.

***

Человек как шлюпка в море,

Вышел в плаванье – держись,

Волны радости и горя

Будоражат нашу жизнь.

Волны слева, волны справа,

Словно вражеская рать,

Только мы имеем право

Направленье выбирать.

Путь к земле укажут птицы,

Солнце, звезды и луна,

Ãåíðèõ Óæåãîâ ÒÎ ÌËÅ×ÍÛÉ ÏÓÒÜ, ÒÎ ÞÆÍÛÉ ÊÐÅÑÒ ÍÀÄ ÍÀÌÈ

Ê 70-ëåòèþ ñî äíÿ ðîæäåíèÿ